Политические позиции

Практическая деятельность сюрреалистов не ограничивалась художественным творчеством: вплоть до второй мировой войны сюрреалисты принимали довольно шумливое участие в общественно-политической жизни страны, выступая с заявлениями, обращениями, открытыми письмами по поводу самых различных событий социально-политического характера, имевших место в эти годы. Сюрреалисты не только высказывали свою точку зрения на то или иное социальное явление, на тот или иной политический акт, но предъявляли свои требования, давали свои оценки этим явлениям, четко определяя при этом свои собственные политические позиции. С 1924 до 1939 г. сюрреалисты занимались весьма активной идейно-политической деятельностью.

Глава сюрреалистов А. Бретон неоднократно подчеркивал, что сюрреализм является не только и не столько художественным направлением, сколько целой программой преобразования самого человека, программой, по утверждению сюрреалистов, далеко превосходящей максимальные задачи социальных революций. «Проблема социальных действий, — писал А. Бретон во втором манифесте сюрреализма, — я повторяю и настаиваю на этом, является одной из форм более общей проблемы, поднять которую вменил себе в обязанность сюрреализм. Проблема эта — самовыражение человека во всех формах»¹.

Поскольку сюрреалисты вменили себе в обязанность поднять большую проблему, чем «проблема социальных действий», то борьбы за изменение буржуазного строя они не вели. Они не опирались на народ, не устанавливали с трудящимися никаких контактов, даже не пытались сообразовать свою программу с интересами народа. Они совершенно самостоятельно строили планы «духовных реформ».

Прежде всего сюрреалисты организовали (в октябре 1924 г.) «Бюро сюрреалистических изысканий». Там дежурили ежедневно по два члена группы сюрреалистов. В их задачу входило, как информировала пресса, «собирать всеми возможными способами сообщения, относящиеся к различным формам, пригодным для восприятия бессознательной деятельности ума. Никакая область не выделяется a priori в этом предприятии и сюрреализм предполагает собрать возможно большее количество экспериментальных данных с целью, которая пока еще не может быть выявлена»². Сами сюрреалисты рассматривали свое «Бюро изысканий» прежде всего как орган связи.

Деятельность этого Бюро не дала никаких результатов: ни его организаторы, ни случайные посетители не представляли себе, что они должны делать. В января 1925 г. деятельность (вернее бездеятельность) «Бюро сюрреалистических изысканий» была полностью реформирована: оно было «закрыто для публики». В журнале «Сюрреалистическая революция» № 2 было помещено специальное объявление, извещавшее, что «Центральное бюро, более чем когда-либо живое, отныне является местом закрытым, но необходимо, чтобы мир знал, что оно существует»³.

На втором, заключительном этапе своего существования теперь уже «Центральное бюро сюрреалистических изысканий» стало заниматься, совместно с журналом «Сюрреалистическая революция», изучением основных проблем жизни и смерти, с последующей публикацией произведенных изысканий. Прежде всего сюрреалисты поставили вопрос: «Является ли выходом самоубийство?» Вопрос этот был поставлен не в социальном аспекте: сюрреалисты не пытались выяснить социальные причины самоубийств и пути устранения этих причин. Они провели анкетирование по этому вопросу среди участников своей группы и примыкавших к ней кругов художественной интеллигенции. Материалы, связанные с обсуждением вопроса о самоубийстве, они систематически публиковали. Так, сюрреалистами была опубликована в одном из номеров журнала «Сюрреалистическая революция» статья (без названия) участника группы сюрреалистов Жака Риго: «Я не принимал ничего всерьез; я показывал язык беднякам, когда они на улице осаждали мою мать, прося милостыню, и я щипал тайком их малышей, плакавших от холода... Во время войны я бросил гранату в канаву, куда два товарища спешно направились по разрешению...»⁴.

Перечислив еще ряд такого же рода подвигов, Ж. Риго спешит заявить, что на самом деле он всего этого не делал, но очень часто представлял себе, как он это делает или сделает, так что, собственно, его рассказ и не является ложью. Далее он описывает действительные случаи из своей жизни — три попытки самоубийства: «Первый раз я стрелялся, чтобы досадить своей любовнице. Это добродетельное создание неожиданно отказалось спать со мной, поддавшись угрызениям совести, как она сказала, по поводу измены своему любовнику — начальнику предприятия». Второй раз он кончал жизнь самоубийством от лени: «Будучи бедным, имея к работе непреодолимое отвращение, я попытался однажды убить себя, без всяких убеждений, так же как я жил». Причиной третьей попытки самоубийства было плохое настроение после вечеринки: «Было холодно. Я быстро зарылся под одеяла. Я взвел собачку, я почувствовал холод стали у себя во рту... Спустил курок, но выстрела не последовало. Тогда я положил оружие на ночной столик, вероятно немного нервно смеясь. Через десять минут я спал»⁵. 5 ноября 1929 г. автор этих строк сюрреалист Жак Риго покончил жизнь самоубийством, выстрелив себе из револьвера в грудь.

Настойчивое муссирование связанных с самоубийством вопросов, наряду с широким употреблением наркотиков (как средства стимулирования сюрреалистического художественного творчества), вызвали многочисленные факты самоубийств среди участников группы сюрреалистов, в состав которых в то время входило много очень молодых людей, еще психически не сформировавшихся и не окрепших. Эти многочисленные самоубийства не были актом социального протеста. Они были результатом дезориентации молодых людей, творческих, нервных, часто надломленных войной, не сумевших разобраться в актуальных жизненных вопросах и окончательно утративших свой путь в жизни под влиянием смутных и порочных идей индивидуалистического и фрейдистского толка, широко пропагандировавшихся в те годы в среде художественной интеллигенции.

Через год после официального оформления сюрреализма как самостоятельного направления, 27 января 1925 г., сюрреалисты опубликовали Декларацию, в которой определили общий характер сюрреализма, а соответственно и направления своей деятельности: «Сюрреализм не является новым или более легким средством выражения, даже не метафизикой поэзии. Он является средством тотального освобождения от разума и от всего, что на него похоже»⁶. В ближайшем номере (№ 3) журнала «Сюрреалистическая революция» инициаторы Декларации конкретизировали поставленные в ней цели: «Покиньте пещеры бытия. Приходите. Разум веет вне разума. Настало время покинуть ваши жилища... Идеи, логику, порядок, Истину (с большого И), Разум, мы все предаем небытию смерти. Берегите ваши логики, господа, берегите ваши логики, вы не знаете до чего может наша ненависть к логике нас довести»⁷.

В том же номере журнала «Сюрреалистическая революция» опубликованы обращения сюрреалистов к Далай-Ламе и ректорам европейских университетов. Сюрреалисты просили Великого Ламу, чтобы он просветил их, его верных слуг, и поучал их языком, который может понять их оскверненный разум европейцев, а в случае надобности дал бы им Разум, направленный к вершинам совершенства. Сюрреалисты просят Ламу создать им Разум без привычек или с привычками более чистыми. Сюрреалисты объяснили в своем обращении, что новый разум нужен им для того, чтобы покончить со страданиями, связанным с земным существованием, чтобы телом оторваться от материи, освободиться от нее и не быть больше связанными с землей. Никаких практических последствий это обращение, понятно, не имело: народ остался равнодушен к этим ламентациям сюрреалистов.

Одновременно сюрреалисты обратились с грозным посланием к ректорам европейских университетов, в котором в бергсонианском и фрейдистском толке превозносили мистические законы духа и подсознания. Они объявляли ректоров узурпаторами, губящими Европу, пойманную в сеть силлогизмов и заключенную в жесткие рамки логики. Сюрреалисты обвиняли ректоров в абсолютном незнании Разума, в неведении существования самых скрытых и важных его ответвлений, окостеневших его отпечатков, близких самим истокам нашего «я» и следы которых мы порой находим в самых темных глубинах нашего мозга. «Во имя самой вашей логики мы говорим вам: жизнь смердит, господа. Всмотритесь минутку в свое лицо, рассмотрите вашу продукцию. Сквозь сито ваших дипломов молодежь проходит иссушенная, потерянная. Вы бич мира, господа, и это тем лучше для этого мира, но не думайте, что вы стоите во главе человечества»⁸, — так закончили сюрреалисты свое обращение к ректорам.

Претендуя на борьбу с существующим буржуазным миром, сюрреалисты практически выступили не против порядков этого мира, а против разума и знаний вообще, т. е. именно против того, что должно явиться в руках человека действительным оружием в борьбе за свободу и человеческое достоинство. Уже здесь, с первых шагов своей «идеологической» деятельности, сюрреалисты заняли объективно реакционные, а не прогрессивные позиции.

Испытавшие на себе бессмысленную жестокость первой мировой войны, молодые представители художественной интеллигенции, составлявшие группу сюрреалистов, были ожесточенными и яростными противниками войн. Свою ненависть к войнам и их поджигателям они выражали при каждом удобном и даже неудобном случае, большей частью в самой стихийной анархической форме. Часто их выступления выливались в общественные скандалы. Так, на большом торжественном банкете в честь одного из писателей Франции кто-то из присутствующих выступил с националистическим заявлением, направленным против немцев. На молодых сюрреалистов, присутствовавших на банкете, эти националистические нотки, так горько знакомые по годам войны, подействовали, как взрыв пороха. Сюрреалисты заявили, что такого рода выступления оскорбляют их товарищей — сюрреалистических деятелей немецкого происхождения — и провозгласили тост за немцев. Это, в свою очередь, вызвало возмущение шовинистически настроенной части присутствовавших. Началась потасовка. Сюрреалисты раскачали огромную люстру, висевшую над банкетным столом, один из них, уцепившись за люстру руками, вися в воздухе, кричал и размахивал ногами, Остальные пытались кулаками доказать правильность своих позиций. Такого рода «методы полемики», повторявшиеся довольно часто, вызывали сначала резкие отповеди в буржуазной прессе. Но, видя безрезультатность уговоров, она изменила тактику обращения с бунтарями-сюрреалистами: стала игнорировать их проделки и сам факт их существования.

Более организованно сюрреалисты выступили против начавшейся в 1926 г. войны в Марокко. Они не определяли характера этой войны — они решительно протестовали против нее потому, что считали любую войну неприемлемой формой разрешения общественных противоречий.

Против французской войны в Марокко, носившей выраженный колониалистский характер, последовательно и активно боролась Французская коммунистическая партия. Отдавая себе отчет в том, что среди участников сюрреалистического движения было немало людей честных, искренне сочувствовавших народным интересам и преисполненных желания их отстаивать, но введенных в заблуждение путаными, мнимореволюционными лозунгами сюрреалистического движения, французские коммунисты предприняли увенчавшуюся значительными успехами борьбу за отрыв от сюрреализма здоровых сил молодой бунтующей интеллигенции и привлечения ее к деятельности коммунистической партии. В 1926 г. французские коммунисты попытались привлечь сюрреалистов к совместному выпуску периодического издания «Кларте». Для части молодых писателей и художников-сюрреалистов, в том числе для Л. Арагона, работа в «Кларте» стала началом плодотворного сотрудничества с коммунистической партией.

Против совместной работы с коммунистами выступил глава сюрреалистов Бретон. В сентябре 1926 г. он выпустил в свет брошюру «Законная защита», в которой шли страницами необоснованные нападки на коммунистическую газету «Юманите» и выпады против ее главного редактора Анри Барбюса. Бретон заявил, что считает деятельность Французской коммунистической партии «дезориентирующей», потому что коммунистическая партия отстаивает исключительно материальные интересы: но может ли надеяться извлечь материальные выгоды из революции каждый, кто ставит свою жизнь на красную карту? Так, фальсифицируя марксизм, Бретон приобщился к прямой политической борьбе против истинных поборников свободы и прогресса.

Доносы, скандалы, провокации, сопровождавшие анархические выступления сюрреалистов, вызывали отвращение и усиливали пренебрежение к этому направлению. Наиболее честные и талантливые участники движения сюрреализма, привлеченные сначала декларациями о неприятий буржуазного мира, о бунте и борьбе, стали один за другим отходить от него. Ушли Ф. Супо, А. Массой и другие. Они ушли, опубликовав статью, в которой открыто изложили свое отрицательное отношение к сюрреализму. Примерно около 1927 г. сюрреализм почти-что прекратил свое существование.

Сохранившаяся под руководством А. Бретона группка сюрреалистов стала искать новые способы, чтобы привлечь к своему направлению внимание деятелей искусства, прессы и публики. Псевдореволюционные лозунги «сюрреалистической революции» никого больше не привлекали. Существование и укрепление первой в мире социалистической страны раскрывало перед народами капиталистических стран реальные пути классовой борьбы, ведущие к коренным социальным преобразованиям. Росло влияние Французской коммунистической партии. Воздействие французских коммунистов сюрреалисты, как уже указывалось, ощутили на себе.

Оказавшись почти в одиночестве, А. Бретон сам стал искать контактов с коммунистами, надеясь вернуть этим шагом популярность среди молодых деятелей искусства. В 1927 г. с немногими оставшимися ему верными единомышленниками Бретон вступил в одну из низовых ячеек Французской коммунистической партии и объявил себя и других сюрреалистов марксистами.

На новом поприще сюрреалисты прежде всего принялись «расширять» границы марксизма. Они предложили широко пользоваться диалектикой, понимаемой, разумеется, самым превратным образом, для рассмотрения в первую очередь проблем любви, снов, сумасшествия. Они уверяли, что сюрреализм не отличается по существу от марксизма, пытались доказать будто попытки сюрреалистов извлечь из «глубин человека» заключенные там «священные сокровища», их стремления стереть грань между сознательным и бессознательным создают непосредственные «точки соприкосновения» сюрреализма и марксизма. Сюрреалисты также утверждали, что их представления о свободе как подавлении желаний и примирении таким образом противоречий действительности целиком входят в границы диалектического материализма. «Исходным пунктом» своих теорий сюрреалисты объявляют теперь исторический материализм. Они «безоговорочно» присоединяются к нему, признают вопрос «страстного обращения к действительности» вопросом жизни и смерти. Они хотят в этом отношении походить на Фейербаха, бросившего в лицо ошеломленной интеллигенции идею, что человек есть то, что он ест, и что будущая революция имела бы больше шансов на успех, если бы люди получали лучшее питание, вроде горошка вместо картофеля. Так, опошляя марксизм каждым своим прикосновением к нему, искажая его до неузнаваемости, выдавая, с одной стороны, за марксизм откровенно фрейдистские идеи и прикрывая, с другой стороны, сюрреализм выхваченными из марксизма и вывернутыми наизнанку понятиями, сюрреалисты стали вести свою разлагающую деятельность внутри рядов Французской коммунистической партии.

Признавая, что раньше они основывались на идеалистических позициях, сюрреалисты вместе с тем не усматривают ни малейшего противоречия между их прежними и нынешними философскими позициями, ибо идеализм-де противоречит не диалектическому, но механистическому материализму. «Абсолютный идеализм» Гегеля всегда вполне удовлетворял их, — заявляют сюрреалисты, а диалектический материализм — это якобы не что иное, как перенесение гегелевского идеализма в план практических действий.

Социальная революция, рассуждают сюрреалисты, не может быть целью, так как она является только условием для «обновления человека». Социальная революция должна, с их точки зрения, прежде всего освободить человека от общественных уз, от «наручников социальных рамок». В ожидании прихода социальной революции нужно продолжать исследовать жизнь подсознания и, конечно же, независимо от всякого «внешнего контроля, даже марксистского».

Сюрреалисты отвергают ленинизм и совершенно отказываются принять «коммунистические взгляды, нашедшие воплощение в России». Они не признают дисциплины и боятся ее и, как явствует из занятых ими позиций, не собираются способствовать подготовке социальной революции. В своей «трактовке» марксизма сюрреалисты смыкаются с троцкизмом. Ревизионизм и идеализм «сюрреалистического материализма» настолько очевидны, что даже буржуазные философы отмечают: «вдохновляясь Энгельсом», сюрреалисты «приходят к Платону»⁹.

Антинаучные, часто демагогические рассуждения новоявленных «коммунистов-сюрреалистов» вносили только путаницу в теоретические вопросы и отвлекали силы коммунистов от актуальнейших вопросов первостепенной важности — от вопросов социально-экономической и политической борьбы за права и интересы трудящихся. Назрела настоятельная необходимость выступить с прямой и обоснованной критикой политических позиций сюрреалистов. Эту задачу взял на себя член коммунистической партии Пьер Навиль, в прошлом участник группы сюрреалистов, отлично знавший характер этого направления и понимавший глубокую ошибочность позиций сюрреалистов.

Пьер Навиль посвятил критике сюрреализма две работы: «Что могут сделать сюрреалисты? Постановка вопроса» (1926 г.) и «Лучше и менее хорошо» (1927 г.), которые были в 1927 г. опубликованы отдельной книгой под общим названием «Революция и интеллигенты». В предисловии к первой из этих работ П. Навиль подчеркивает, что в настоящее время революционная мысль находится в состоянии зрелости, в состоянии вполне осознанной силы и что теперь, в эпоху пролетарских революций, любое направление интеллектуального развития должно рассматриваться обязательно с точки зрения его идейной направленности. При таких условиях мир не может представляться как противостоящий человеку (как это пытаются представить сюрреалисты), а должен восприниматься в качестве условия существования человека. Переходя к конкретному рассмотрению деятельности сюрреалистов, П. Навиль прежде всего констатирует, что время неясных тенденций и направленности к неосознанным целям безусловно прошло. Всякая революционная сила должна уметь направлять революционные средства. Совместная деятельность не может быть основана на слепом доверии. Лучше отказаться от сотрудничества, чем закрыв глаза, ввязаться в борьбу, не определив четко методов и целей, не имея уверенности в победе.

«...Сюрреализм исходит из анархии, — пишет П. Навиль, — из того особого вида анархии, которая является своего рода неприязнью ко всякому выражению, включая выражение даже самой этой неприязни. Движение мятежа против всех видов современной интеллектуальной деятельности, движение спонтанное, оно является одной из форм этой неприязни»¹⁰. Понимание человека именно как существа анархического А. Бретон провозгласил еще в первом манифесте сюрреализма: «Человек предполагает и располагает. Только он сам может удержать в анархическом состоянии банду своих желаний, с каждым днем становящихся все более сомнительными»¹¹. Но сюрреалисты не понимают, как выразился П. Навиль, процесса «децентрализации» личности, которая происходит, когда человек вступает в общения, выходящие за пределы самого индивида¹², т. е. когда человек вступает в общественные отношения. По их мнению, свободное развитие касается только «интимно-индивидуальных» тенденций. Этим, пишет П. Навиль, они «сохраняют иллюзию свободы». То, что такого изолированного индивида не существует, то, что реальное существование человека обязательно подвергается воздействию со стороны реальности более широкого, общественного плана, сюрреалисты во внимание не принимают.

Между тем, заявляет П. Навиль, вопрос стоит прямо: верят ли сюрреалисты в реальность уничтожения буржуазных условий или они находят, что революционный ум может сформироваться только после свершения революции? П. Навиль подчеркивает, что «скандалы морального характера, затеваемые сюрреалистами, не производят насильственного ниспровержения ценностей интеллектуальных и социальных; буржуазия их не боится. Она их легко абсорбирует. Даже ожесточенные атаки сюрреалистов на патриотизм приобрели характер морального скандала. Такого рода скандалы не мешают сохранять руководство интеллектуальной иерархией в буржуазной республике. Буржуазия не боится так называемых левых или крайне левых интеллигентов»¹³. П. Навиль отмечает, что интеллигенты часто выступают в качестве бунтарей. Они в этом находят свое индивидуалистическое удовлетворение. Они не ставят себе серьезных целей. У сюрреалистов эти цели свелись к крайне ограниченной идее. Деятельность сюрреалистов, протекающая в буржуазных условиях, не является в действительности критикой этих условий, потому что она практически замкнута в умозрительные рамки автономного творчества. Настоящее обновление ума может принести только пролетарская революция.

Несостоятельность политических позиций сюрреалистов, пытавшихся подменить действительную и сознательную социально-политическую борьбу с отжившим буржуазным строем чисто умозрительными рассуждениями о довлеющем значении в жизни человека бессознательного, была настолько очевидной, что для их критики не потребовалась даже «дистанция времени». Уже тогда, в 1927 г. деятели Французской коммунистической партии, вооруженные марксистской теорией революционной классовой борьбы, вскрыли мелкобуржуазную интеллигентскую сущность сюрреалистического бунтарства, доказали его безвредность для буржуазии, его полную бесплодность и враждебность интересам революционной борьбы народа.

Выступления французских коммунистов оказали существенное влияние на революционно настроенных молодых сюрреалистов, искренне искавших в этом направлении путей борьбы с ненавистным им буржуазным строем. Они помогли молодым бунтарям разобраться в сущности марксистских идей и осознать ошибки, ведущие сюрреализм к хаосу анархии. Истинно прогрессивные представители французской художественной интеллигенции, участвовавшие в деятельности сюрреалистов, постепенно отошли от этого направления. Многие из них стали впоследствии членами Французской коммунистической партии.

Часть сюрреалистов во главе с А. Бретоном продолжала с еще большим ожесточением проповедовать свои взгляды, противоречившие принципам марксистского учения и позициям французских коммунистов. При этом сюрреалисты все больше и больше смыкались с троцкизмом.

В 1928 г. на специально созванном партийном совещании Бретону было предложено доложить собравшимся об идейных позициях сюрреализма. Перед ним был поставлен вопрос: считает ли он, что передовая литература и искусство выражают интересы рабочего класса? Бретон заявил, что он не верит в существование и необходимость литературы, выражающей интересы пролетариата, и сослался на статью Троцкого, в которой тот говорил о новом пролетарском искусстве как о деле далекого будущего. Бретон заявил, что правдиво отражая в своих произведениях тяжелые условия жизни пролетариата, писатели и художники реалисты тем самым препятствуют проведению «духовных реформ» в области литературы и искусства и являются поэтому настоящими контрреволюционерами. Французские коммунисты осудили позиции Бретона, и он вышел из рядов коммунистической партии.

Противопоставив себя коммунистам, А. Бретон не только не прекратил своей «политической» деятельности, а, наоборот, активизировал ее. Журнал «Сюрреалистическая революция» был переименован и стал носить название «Сюрреализм на службе революции», хотя служил он совершенно откровенно контрреволюционным целям. В 1930 г. А. Бретон опубликовал второй манифест сюрреализма, в котором, в частности, с предельной четкостью определил отношение сюрреалистов к народу. Бретон писал в манифесте: «Самый простой сюрреалистический акт — с револьвером в руках выйти на улицу и стрелять наугад, пока возможно, в толпу»¹⁴. К счастью, это теоретическое положение сюрреализма не было воплощено в жизнь.

Второй манифест сюрреалистов, мало уделявший внимания проблемам художественного творчества, был скорее манифестом политическим. Еще в заключительной части первого манифеста сюрреалистов А. Бретон писал: «Сюрреализм — это тот «невидимый луч», который позволит нам направить его однажды на наших противников»¹⁵. В 1930 г. этот луч стал видимым. Противниками своими сюрреалисты признали не буржуазию, против которой они якобы собирались выступать, а коммунистов. Пафос второго манифеста сюрреализма обращен против марксизма и Французской коммунистической партии.

А. Бретон горько сетовал по поводу якобы наблюдающегося во Французской коммунистической партии «идеологического упадка». «Как же не беспокоиться ужасно в связи с таким ослаблением идеологического уровня партии, еще недавно вышедшей блестяще вооруженной двумя наиболее могучими умами XIX века?»¹⁶, — восклицал Бретон, и это заявление было тем более парадоксально, что именно в эти годы Французская коммунистическая партия, непрерывно усиливая активность, быстро завоевывала авторитет у широких слоев трудящихся.

В строках манифеста сквозит личная обида А. Бретона на Французскую коммунистическую партию, принявшую его в свои ряды, но потребовавшую от него конкретной работы вместо вредных для дела пролетарской классовой борьбы измышлений о выявлении средствами искусства якобы навек заложенных в человеке порочных комплексов. «Два года тому назад... — пишет в манифесте А. Бретон, — я был вынужден защищать сюрреализм от незрелого обвинения в том, что он якобы является по существу своему движением откровенно антикоммунистическим и контрреволюционным»¹⁷. Далее он приводит совсем для него обидные слова Мишеля Марти, адресованные одному из сюрреалистов: «Если вы марксист, у вас нет необходимости быть сюрреалистом»¹⁸.

А. Бретон вновь и вновь клянется в своей «приверженности принципам исторического материализма». «Что касается нас, — заявляет он, — я хочу сказать, что при условии, если коммунисты не будут обращаться с нами как с курьезными простаками, вносящими в их ряды вздор и недоверие, — мы покажем, что мы способны выполнить, с революционной точки зрения, весь наш долг»¹⁹. Какой же вклад предлагает А. Бретон внести в дело революционной борьбы теперь, после всех длительных дискуссий? Оказывается — все тот же. А. Бретон вновь пытается протащить в марксизм свои антигуманистические идеи фрейдистского толка: сюрреализм, если он пойдет по своему специфическому пути и займется процессом выявления сочетаний реальности и ирреальности, рассудка и безрассудства, рассуждений и импульсов, знаний и «фатального» неведения, полезности и бесполезности и т. д., то будет аналогичен историческому материализму — по крайней мере в своей тенденции исходить из колоссальной, но недозревшей «гегелевской системы».

Ни исторический материализм, ни гегелевская система к предлагаемому Бретоном пути никакого отношения не имеют. Что же касается существа вопроса, то из приведенного высказывания Бретона совершенно очевидно, что после всех дискуссий позиции сюрреалистов остались неизменными. А. Бретон так и не захотел признать, что ирреальность, безрассудство, бессознательные импульсы, «фатальное» неведение уводят от действительной революционной борьбы, что настоящее революционное самосознание формируется в активной классовой борьбе, что дело прогрессивной художественной интеллигенции — отдать все свои силы и знания в помощь трудящимся, по мере таланта отражая в своем творчестве нужды и чаяния народа, находя вместе с ним пути осуществления этих чаяний, удовлетворения насущных нужд.

А. Бретон не только не согласился с таким пониманием социальной роли художника — он еще раз подтвердил в манифесте свое диаметрально противоположное понимание роли и задач искусства. Он продолжал считать столбовой дорогой искусства «автоматическое письмо» и «пересказ снов»: «После этой феерии возвращение к любой предумышленной умственной деятельности, если даже она и будет во вкусе большей части их современников, предстанет перед их глазами в качестве жалкого зрелища»²⁰. А Бретон жестоко порицает в манифесте писателей, выражающих интересы рабочего класса. Злобно называя их, без всяких тому объяснений, «вралями» и «рублевщиками» (видимо, от слова «рубль»), только выдающими себя за пролетарских художников и писателей, он характеризует их творчество как «грязный репортаж», не выходящий за рамки «уродства и нищеты», «зарисовок каторги»²¹. Он еще раз подтверждает свою точку зрения, что их реалистическое творчество якобы преграждает путь ко всяким открытиям, что они «позорят ум» и являются «самыми настоящими контрреволюционерами»²².

Противопоставляя социально направленному прогрессивному художественному творчеству сюрреализм, А. Бретон подчеркивает его сходство с алхимией, с поисками философского камня: «философский камень — это не что иное, как то, что должно было позволить человеческому воображению взять во всем блестящий реванш, и вот мы вновь, после векового приручения ума и безумной покорности, пытаемся окончательно освободить это воображение путем длительного безграничного систематического разрегулирования всех чувств и всего остального»²³, — пишет в манифесте Бретон.

Эту проповедь хаоса и анархии А. Бретон ведет в манифесте, написанном и опубликованном в годы тяжелейшего кризиса, охватившего в 1929 г. капиталистический мир. Этот кризис вызвал, как известно, предельное напряжение всех истинно революционных сил, направленных на защиту пролетариата, вынужденного выносить на своих плечах все невзгоды бесчеловечного буржуазного строя. В своем манифесте сюрреалисты не выступают против буржуазии, главной силы, подавляющей свободу народов; их ни в коей мере не заботят судьбы трудящихся — второй манифест сюрреалистов бесспорно об этом свидетельствует.

Естественно, что после опубликования второго манифеста сюрреализма пути А. Бретона и возглавляемой им группы окончательно разошлись с Французской коммунистической партией. Отколов от сюрреалистов по-настоящему революционно настроенных молодых деятелей французской культуры (Л. Арагон, Р. Деснос, Р. Витрак и другие), французские коммунисты прекратили всякую совместную деятельность с сюрреалистами.

Дальнейшей «политической деятельностью» сюрреалистов Бретон руководил уже самостоятельно. Он использовал все возможности для публичных выступлений, давал интервью, печатал статьи. В 1935 г. он выпустил в свет книгу под громким названием «Политическая позиция сюрреализма», в которой опубликовал свои основные выступления за предшествующий год. К книге приложен составленный им и подписанный группой сюрреалистов текст-призыв «Контратака», в котором он ратовал за создание специального «Союза борьбы революционных интеллигентов».

Книга посвящена в основном двум вопросам: в ней выражается отношение сюрреалистов к Советскому Союзу и к назревающей угрозе новой мировой войны. Свою точку зрения на первое социалистическое государство А. Бретон выражает в предисловии к книге: «Я думаю, что можно испытывать ностальгию по уже давнишней эпохе, охватывающей период от образования Первого Интернационала до первых дней стабилизации Советской власти»²⁴.

Попытка оценки Бретоном последующей советской действительности, однако, не имеет характера систематического анализа, а является скорее суммой курьезов. Не представляя себе сущности пролетарской революции и диктатуры пролетариата и рассматривая жизнь Советского Союза с узкой буржуазноинтеллигентской точки зрения глава сюрреалистов совершенно необоснованно пытается противопоставить советскую интеллигенцию советскому народу. Он исходит при этом из факта, что еще до воплощения в жизнь марксистской теории революции к пролетариату примкнуло «небольшое число интеллигентов», выходцев из класса буржуазии. Им Бретон совершенно неосновательно приписывает исключительно «просветительскую» роль, утверждая, что они только «помогали пролетариату, постоянно разъясняя ему, что он сделал и что ему остается сделать, чтобы добиться своего освобождения»²⁵. Эта фальсификация роли и места интеллигенции в революционной борьбе служила Бретону в целях оправдания отчуждения от пролетарской революционной борьбы самих сюрреалистов, все время пытавшихся занять «инструкторские» позиции и «возглавить» чисто «духовную деятельность», отрываемую ими от практически-революционной.

Касаясь вопроса о роли советской интеллигенции, А. Бретон отказывается принять во внимание активное практическое участие в подготовке и проведении революции, а также в построении нового Советского государства огромного числа учителей, врачей, инженерно-технических работников, непосредственно связанных своей деятельностью с народом. Бретон также сбрасывает со счетов многомиллионную армию советской интеллигенции, выдвинутую и воспитанную Советской властью непосредственно из среды рабочих и крестьян.

Именно поэтому весьма неубедительно звучат упреки Бретона в адрес широких слоев советской интеллигенции, которые он делает в названной книге, — будто она участвует в построении и пропаганде советской действительности исключительно из меркантильных целей, что она ведет «двойную игру» и только вынужденно выступает против капиталистического строя, пребывая сама, в состоянии глубоких сомнений²⁶.

Далее Бретон всемерно старается оградить чистоту идеологии советских людей от растлевающего влияния буржуазной культуры. Угрозу протаскивания буржуазной идеологии в советскую жизнь Бретон видит в изданиях в Советском Союзе переводов книг Клоделя и Мопассана, а также в постановке на сцене советских театров пьес Скриба. При этом Бретон не признает за советскими людьми права и способностей самостоятельно разбираться в достоинствах и недостатках этих произведений.

А. Бретон предрекал гибель советской поэзии после смерти Есенина, которого провозглашал самым революционным советским поэтом; в традициях буржуазной критики объявлял творчество раннего Маяковского самым революционным, а период зрелости его таланта — отходом от революции.

Но больше всего Бретон возмущался неприятием в Советском Союзе идей сюрреализма и искусства этого направления. Взрыв негодования Бретона вызвала лаконичная и образная, уничтожающая оценка деятельности сюрреалистов, данная Ильей Эренбургом в его книге «Глазами советского писателя»²⁷.

С легкомыслием, обличающим полное непонимание вопросов советской политики, А. Бретон осуждал воспитание в советских людях чувства патриотизма (в частности, средствами литературы и с помощью периодической печати), безнадежно путая его с буржуазным национализмом, ведущим к империалистическим войнам.

А. Бретон был против надвигающейся войны. Он с тревогой наблюдал милитаризацию фашистской Германии. Но он не верил в народ и не видел в нем силы, способной дать отпор агрессивным намерениям фашистов. Практически Бретон выступал против антивоенной пропаганды, осуждая, как он их называл, стереотипные декларации против фашизма и войны. Он предлагал противопоставить фашизму эмансипацию человеческого ума, проведение которой он возлагал исключительно на интеллигенцию. Бретон предлагал создать для противопоставления фашизму «Союз борьбы революционных интеллигентов», который брались возглавить сюрреалисты. В опубликованной ими резолюции сюрреалисты призывали выступить против самих идей нации и патриотизма. Осуждая программу Народного фронта, проводившуюся в рамках буржуазных учреждений, сюрреалисты предлагали создать совершенно мифическое «народное правительство», «диктатуру вооруженного народа». Бездоказательно утверждая, что якобы «националистическая реакция сумела использовать в своих целях в других странах политическое оружие, созданное рабочим движением», сюрреалисты объявляли, что они, в свою очередь, будут «пользоваться оружием, созданным фашизмом»²⁸. Эти очередные бредовые идеи сюрреалистов не нашли, конечно, ни откликов, ни поддержки среди широких кругов французской интеллигенции, в те годы уже серьезно озабоченной нависшей угрозой новой мировой войны.

Не ограничившись подведением под сюрреализм троцкистской теоретической базы, Бретон едет в Мексику для личной встречи с Троцким. В результате этой встречи сюрреалисты образовали в 1938 г. «Международную федерацию независимого революционного искусства», которая оказалась неспособной к каким бы то ни было практическим действиям и заявляла о своем существовании отдельными декларациями.

Только в канун войны, в конце 1938 г., сюрреалисты вспоминают о пролетариате, единственной необоримой силе, способной противостоять реакции. В обращении, озаглавленном «Ни вашей войны, ни вашего мира» сюрреалисты говорят о столкновении империалистических интересов, обуревающих Европу, и пытаются противопоставить им (опять-таки чисто умозрительно) «силы, призванные всесторонне воссоздать Европу путем пролетарской революции»²⁹.

Вторая мировая война внесла окончательную ясность в политические позиции сюрреалистов: среди участников этого направления произошло еще одно политическое размежевание. Часть из них с оружием в руках боролась за освобождение своей родины от ига фашизма. «... Те, которые стояли на своих прежних позициях бунта, заняли свое боевое место в рядах Сопротивления. Война нас вынудила пересмотреть многие из наших взглядов... Наконец мы убедились, что восставать нужно не против условий человеческого общества, а против жизни в условиях общества, которое показало свое истинное лицо. Мы познали своих врагов и друзей»³⁰, — вспоминает об этом времени французский писатель Роже Вайан, принимавший некоторое время участие в направлении сюрреализма.

Другая часть сюрреалистов покидает пределы Франции и развозит сюрреалистические идеи по разным странам мира. А. Бретон, С. Дали, И. Танги, М. Эрнст и некоторые другие сюрреалисты уезжают в США, где пользуются довольно широкой моральной и материальной поддержкой американской буржуазии. Они читают лекции, проводят выставки, издают новый сюрреалистический журнал. В одном из своих выступлений в США (перед студентами Иельского университета) воспрянувший духом Бретон заявил, что хотя «многие интеллигенты» и «впали в погрешность» и даже «дали себя повернуть вспять», но сюрреализм продолжает существовать «несмотря на неудовольствие некоторых нетерпеливых могильщиков». Бретон заверил своих слушателей, что сюрреализм и впредь будет существовать и что его последним часом может быть только час «рождения более эмансипирующего движения»³¹.

Избежав опасной близости с нацизмом, эмигранты-сюрреалисты вновь вступают в политическую борьбу, но не с фашизмом, а с представителями французской художественной интеллигенции, принимающими активное участие в Сопротивлении. Характерным примером такого рода выпала может служить опубликованный сюрреалистами в 1944 г. в Англии опус «Идолопоклонство и смятение», в котором резко осуждались писатели и поэты, включившиеся в патриотическую борьбу. Сюрреалисты утверждали, что поэты Сопротивления делают не только напрасную работу, но еще и мешают развитию современной поэзии. Они обрекают сами себя на известного рода «умственный изоляционизм» — изоляционизм, из которого даже лучшим из них трудно будет выйти. «Нельзя безнаказанно рифмовать лозунги и маршевые песни, даже с самыми лучшими намерениями активного участия в действии»³².

После окончания войны французская буржуазная печать благосклонно встретила вернувшихся во Францию сюрреалистов. Ощутив под ногами привычную почву, Бретон счел возможным сделать в 1946 г. довольно откровенное признание: коммунизм — «это образ мышления, который я так и не смог принять до конца, несмотря на все искушения, которые я многократно испытывал»³³.

В последующие годы сюрреалисты занимались преимущественно художественной деятельностью, организацией выставок, переизданием своих прежних литературных и теоретических работ. В своих выступлениях и статьях послевоенных лет они ограничивались обычно вопросами, связанными непосредственно с искусством. С попытками «политической деятельности» было в основном покончено. Рассматривая вопрос о «политической активности» сюрреалистов, даже буржуазные критики, стремящиеся во всем поддержать участников этого направления, вынуждены признать ее бесплодность, согласиться, что она ведет в «идеологический тупик»³⁴.

Попытки сюрреалистов приобщить свое идейно-политическое направление к марксизму не дали и не могли дать результатов: мелкобуржуазное в своей основе течение, опирающееся на псевдонаучные идеалистические доктрины Бергсона и Фрейда, чисто умозрительное, оторванное от народа и враждебное его интересам, до конца осталось чуждо марксизму. «Политическая деятельность» сюрреалистов была псевдореволюционной — она не принесла никакой пользы прогрессивному движению нашего века. Более того, она мешала нормальному развитию прогрессивного движения, отвлекая от практически полезной общественной деятельности и дезориентируя революционно настроенные, но еще не созревшие силы молодой художественной интеллигенции, обедняя ее творчество и подрывая ее связи со своим народом.

Характеризуя пройденный сюрреалистами путь, профессор Сорбонны Ив Дюплесси совершенно справедливо писал: «Диалектическую эволюцию сюрреализма можно, таким образом, свести к трем именам — Лотреамона, Фрейда и Троцкого, предтечам каждого из пройденных им этапов»³⁵.

Примечания

1. André Breton. Les manifestes du surréalisme. Paris, 1946, p. 132.

2. См. Patrick Waldberg. Chemins du surréalisme. Bruxelles, 1965, p. 58.

3. Там же, стр. 59.

4. См. Patrick Waldberg. Chemins du surréalisme, стр. 65.

5. Там же, стр. 66.

6. См. Maurice Nadeau. Histoire du surréalisme. Paris, 1964, p. 72.

7. См. Patrick Waldberg. Chemins du surréalisme, p. 60.

8. См. Patrick Waldberg. Chemins du surréalisme, p. 62.

9. Ferdinand. Alquié. Philosophie du surréalisme. Paris, 1955, p. 212.

10. Pierre Naville. La revolution et les intellectuels. Paris, 1927, p. 82.

11. André Breton. Les manifestes du surréalisme, p. 34.

12. Pierre Naville. La révolution et les intellectuels, p. 120.

13. Pierre Naville. La revolution et les intellectuels, p. 128.

14. André Breton. Les manifestes du surréalisme, p. 94.

15. Там же, стр. 75.

16. André Breton. Les manifestes du surréalisme, p. 119.

17. Там же, стр. 118.

18. Там же.

19. Там же.

20. André Breton. Les manifestes du surréalisme, p. 147.

21. Там же, стр. 140.

22. André Breton. Les manifestes du surréalisme, p. 140.

23. Там же, стр. 165.

24. André Breton. Position politique du surréalisme. Paris, 1935, p. 7.

25. Там же, стр. 8.

26. Ср. André Breton. Position politique du surréalisme, p. 11—12.

27. A. Бретон приводит посвященные сюрреалистам отрывки из этой книги: «Они и за Гегеля, и за Маркса, и за революцию, но на труд они никак не согласны. У них свое дело. Они, например, изучают педерастию и сновидения... Они прилежно проедают кто наследство, а кто приданое жены... Они начали с непристойных слов... Наименее лукавые признаются, что их программа — целовать девушек. Сюрреалисты похитрей понимают, что с этим далеко не уедешь. Девушки для них соглашательство и оппортунизм. Они выдвигают другую программу: онанизм, педерастию, фетишизм, эксгибиционизм, даже скотоложество. Но в Париже и этим трудно кого-либо удивить. Тогда... на помощь приходит плохо понятый Фрейд, и обычные извращения покрываются покровом сугубой непонятности. Чем глупее — тем лучше». (Ср. André Breton. Position politique du surréalisme, p. 101. Русский текст цитаты дан по кн.: Илья Эренбург. Затянувшаяся развязка. М., 1934, стр. 238—240).

28. André Breton. Position politique du surréalisme, p. 173.

29. См. Jean-Louis Bédouin. Vingt ans de surréalisme. 1939—1959. Paris, 1961, p. 18.

30. Roger Vailland. Le surréalisme contre la révolution. Paris, 1948, p. 44-45.

31. André Breton. Situation du surréalisme entre les deux guerres. Paris, 1945, p. 7.

32. См. Jean-Louis Bedouin. Vingt ans de surréalisme. 1939—1959, p. 65-66.

33. См. Roger Vailland. Le surréalisme contre la revolution, p. 15.

34. Maurice Nadeau. Histoire du surréalisme, p. 10.

35. Ives Duplessis. Le surréalisme. Paris, 1958, p. 118.

Вам понравился сайт? Хотите сказать спасибо? Поставьте прямую активную гиперссылку в виде <a href="http://www.dali-genius.ru/">«Сальвадор Дали: XX век глазами гения»</a>.