Франсис Пикабиа. Каннибальский дада-манифест
Вы все обвиняемые. Встать! Говорить с вами можно, лишь когда вы стоите.
Встать, как при исполнении Марсельезы, государственного гимна России или God save the king1! Встать, как встают перед знаменем. Или перед ДАДА, которое выступает от имени жизни и обвиняет вас в том, что вы из снобизма любите только то, что дорого стоит.
Вы опять сели? Тем лучше, в таком случае вы будете слушать меня с большим вниманием.
Зачем вы теснитесь здесь, словно устрицы в бочке, и с таким же серьезным видом? Ведь вы серьезны, не так ли?
Серьезны, серьезны до смерти.
Смерть — дело серьезное, не правда ли?
Можно умереть героем или идиотом, что одно и то же. Единственное слово, значение которого возрастает день ото дня, — это слово смерть. Вы любите смерть, когда умирают другие.
Ну и пусть мрут, пусть дохнут, как мухи!
Бессмертны только деньги, они лишь странствуют от одного к другому.
Деньги — бог! Деньги — персона серьезная, они — залог семейной чести. Слава им, да здравствуют деньги! У кого они есть, тот почтенный человек.
Честь покупается и продается, как задница. Задница, как жареная картошка, представляет жизнь, и все вы со своей серьезностью пахнете хуже коровьего дерьма.
А вот дада не пахнет ничем, оно ничего не значит, оно — ничто.
Дада, как ваши надежды, — ничто
как ваш рай — ничто
как ваши политические вожди — ничто
как ваши герои — ничто
как ваши художники — ничто
как ваши религии — ничто.
Свистите, орите, набейте мне морду — ну и что? Я говорил и буду говорить, что вы — олухи. Через три месяца мы, мои друзья и я, будем продавать вам наши картины за несколько франков.
Франсис Пикабиа расстается с дада
Я соглашаюсь со всеми идеями, но не более того — меня интересуют только они, а не то, что вокруг них витает, спекуляции по поводу идей мне отвратительны. «Но нужно же жить», говорите вы? Вы знаете не хуже меня, сколь коротка наша жизнь в сравнении со спекуляциями, которые окружают то или иное изобретение; мы только позавчера появились на свет, а уже завтра обречены умереть! Кубизм родился утром, чтобы умереть вечером того же дня, и его место занял дадаизм, который был столь же недолговечен: развитие продолжается, кто-то придумает название для нового, уже отжившего духовного движения, и так далее.
Дух дада жил только с 1913 по 1918 годы, в это время он постоянно развивался и менялся; затем он стал столь же неинтересен, как продукция Высшей школы искусства, публикации журнала «La Nouvelle Revue française»2 или другие статические изделия, предлагаемые определенными членами института. Замыслив прожить дольше положенного, дада замкнулось в самом себе. Набрасывая эти строки, я с сожалением думаю о том, что они огорчат некоторых моих друзей, которых я очень люблю, или обеспокоят определенных коллег, спекулирующих на дадаизме!
Я не могу сказать вам, как все будет происходить дальше. Я только могу заверить вас, что наше состояние духа уже не то, каким оно было, если хотите, с 1913 по 1920 год, и что теперь оно должно выражаться по-другому. Не подумайте, что я в одной рубашке пялюсь в июльскую полночь на луну, не бойтесь, я не лишился рассудка — если таковой вообще существует! Одно придает мне уверенность — мое знание о том, что движение нельзя остановить; даже деньги имеют ценность — или не имеют ее; возможно, бумага стоила бы дороже золота, если бы мне удалось найти такие же золотоносные жилы, как угольные шахты в Кардифе! Вы делите людей на две категории — на «несерьезных» и «серьезных»! До сих пор никто не мог мне объяснить, что такое «серьезный человек»! Попытаюсь сделать это сам. По моему мнению, тот, кого вы называете серьезным человеком, способен поддерживать своих соседей, свою семью и своих друзей при условии, что ему удастся извлечь пользу из капитала. Несерьезный человек тот, кто путает извлечение пользы с капиталом и кто не пытается делать из своих идей доллары; с точки зрения искусства тот, кто делает в Лувре копии картин, всегда серьезнее меня! Дада, видите ли, не было серьезным делом, поэтому оно, словно стремительно распространяющийся огонь, охватило весь мир, и если кое-кто принимает его всерьез, то только потому, что оно мертво! Многие станут ругать меня и назовут убийцей — особенно тугоухие и близорукие! Кстати сказать, убийц вообще нет. Разве туберкулез и тиф убийцы? Разве за жизнь отвечаем мы? В таком случае, по-моему, был бы только один убийца — тот, кто создал этот мир! Но поскольку мир никто не создавал, то нет и убийцы, и дада будет жить всегда! Благодаря дада многие торговцы произведениями искусства станут богачами, издатели смогут купить себе автомобили, авторы получат орден Почетного легиона, а я останусь Франсисом Пикабиа.
Надо быть бродягой, надо странствовать по идеям, как по странам и городам, надо есть попугаев и колибри, глотать живых обезьянок, сосать кровь у жирафов и питаться лапами пантер! Надо спать с чайками, танцевать с боа, заниматься любовью с гелиотропами и мыть ноги в киновари!
Надо маскировать внутренность церквей под трансатлантические пароходы, под пирожное со сметаной в виде корзиночки, надо сделать так, чтобы статуи выныривали из моря и декламировали стихи проплывающим мимо пароходам, надо гулять в чем мать родила, чтобы потом, вернувшись домой, надеть смокинг. Надо исповедовать отцов-исповедников, никогда не встречаться со своими знакомыми и, наконец, никогда не спать с одной и той же женщиной, разве что твоя возлюбленная каждый день обманывает тебя с новым любовником! Все это значительно проще слепой веры наивного человека, который называет черное темным, а белое светлым! Такой человек греется на солнце, потому что ему холодно, он не зябнет, и вы увидите, что солнце похоже на дождь!
Жизнь по-настоящему терпима только при условии, что ты живешь среди людей, не имеющих задних мыслей, что они не оппортунисты, но это означает требовать невозможного...
Таланта нет, шедевры — всего лишь документы, истина — стрелка весов. Кругом одна скука, не так ли? Скучны падающие листья, скучны тепло и холод. Скучны напольные часы без боя, скучны и те, что с боем. Скучно иметь телефон, не иметь телефона тоже скучно. Скучны умирающие люди, но точно так же скучны и те, что остаются жить! До чего же плохо организован этот мир, почему наш мозг не имеет той силы, какую имеют наши желания? Но все это совсем неважно. Картины в музеях — это окаменелости шедевров; о человеке говорят, что у него есть вкус, потому что он усвоил вкус других. Жизнь — гитара, на которой вы любите играть одну и ту же мелодию, отныне и вовеки веков.
Почему я расстался с дадаистами?
Мне говорят, что статью, которую я опубликовал 13 мая в «Commoedia», следует перевести на французский язык, что меня удивляет, так как она казалась мне вполне ясной. Я считаю, что французы, англичане, бельгийцы и т.д. в глубине души говорят на другом французском, английском, бельгийском; поэтому подавляющему большинству понятны лишь те, кто пишет старым, традиционным языком. Итак, вот мой «перевод»:
Мои коллеги все больше нагоняют на меня скуку, одни потому, что верят, будто они важные персоны, другие своим ничтожеством, слабоумием или грубостью. Все это вещи, для меня невыносимые. Поэтому я принял решение расстаться с более или менее аутентичными дадаистами, чтобы снова почувствовать радость жизни! Надеюсь, теперь я выразился ясно для всех.
(Приводится по изданию: Picabia F. Ecrits I—II. T.I. Paris, 1975.)
Примечания
1. Боже, спаси короля (англ.).
2. «Новое французское обозрение».
Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
Вам понравился сайт? Хотите сказать спасибо? Поставьте прямую активную гиперссылку в виде <a href="http://www.dali-genius.ru/">«Сальвадор Дали: XX век глазами гения»</a>.