Курт Швиттерс. Дадаизм

Журнал «Блок» попросил меня написать статью о дадаизме; хочу с самого начала заметить, что в действительности я не дадаист. Ибо дадаизм — а он всего лишь определенное средство, инструмент — не может охватить суть личности, как, к примеру, мировоззрение. Дадаизм возник из определенного мировоззрения, но не из дадаистского, а из реформаторского. Дадаизм, дада (прошу обратить особое внимание на ударение) — это лучшее средство высмеивания застывшей, бездумной традиции, существовавшего до настоящего времени миропорядка (... дада). Здесь берет свое начало решительная оппозиция традиции и вытекающим из нее действиям, которые защищаются от насмешек дадаистов. Дада — это зеркальное отражение исконного дада; поэтому ударение и сдвигается на второй слог, как это обычно происходит с зеркальным отражением (правое становится левым). Дадаизм отражает как старое, так и новое, как молодое, так и отжившее свой век и тем самым испытывает свою собственную силу. Все сильное выживает вопреки дада, слабое так или этак должно погибнуть. Дада даже великодушно, так как вносит свой скромный вклад в то, чтобы обреченное на смерть умирало скорее. Но дада — не надгробное причитание, а скорее веселая и яркая игра, божественное наслаждение. На небесах и в дада все равно всему; подобного состояния нет больше нигде. Именно этим объясняется радость зрителей и слушателей на дадаистских вечерах: все сразу видят собственную глупость. Дада скорее эволюция, нежели революция. После этих оговорок можно признать, что я, конечно же, дадаист, так как в совершенстве владею этим аппаратом и часто демонстрирую его человечеству. И человечество узнает себя в этом зеркале! Тогда дело принимает плохой оборот.

У человека есть тело, дух и еще третья субстанция, существование которой я хотя и оспариваю, но он, тем не менее, довольно часто демонстрирует ее наличие. Я имею в виду душу. В 1924 году, когда в Германии начали строить небоскребы, когда благодаря радио можно было услышать голоса всего континента, когда искусство начало возвращаться к нормативности и к жизни, а жизнь, в свою очередь, стала требовать нормативного искусства, — в это самое время душа оказалась болезнью, психозом! Вот тут-то все и обернулось своей плохой стороной. Когда дада сталкивается с душой, душа тут же чувствует в нем своего смертельного врага и объявляет ему войну Да вот беда: воинственные души сами по себе — дело безнадежное, их борьба бесцельна. Душа, которая до того блуждала на окольных путях трансцендентализма, начинает возмущаться, как только увидит свое — разумеется, перевернутое — отражение в дада. Ибо тут вдруг приходят в столкновение ложная, кажущаяся святость и неискренний пафос с искренним сарказмом. Результат получается точно такой же, как если бы туго надутый воздушный шарик проткнули иглой: воздух — я хотел сказать: душа — улетучивается.

Теперь вы хотите спросить, жив ли еще дадаизм? Он живет и действует, как Армия Спасения, — чаще всего втайне, и только время от времени обнаруживает себя, всякий раз в другом обличье. Мысль, что дада вообще может когда-нибудь умереть, абсурдна. Дада в том или ином виде появляется снова и снова, но всегда в тот момент, когда накапливается слишком много глупости. Трагедия всякого роста заключается, как известно, в том, что он, рост, несет в себе зародыш смерти. Все когда-нибудь устаревает, за исключением дада.

Приглашение на мерц-доклад (с портретом Курта Швиттерса)

У нас в Германии дадаизм сегодня уже не так необходим, как в 1918 году. Сегодня художники живут и творят в соответствии с духом своего времени, с духом 1924 года. Дадаизм подготовил для них почву и еще и сегодня оказывает им помощь. Я имею в виду таких людей (назову только некоторые имена), как Лисицкий (Ганновер, Амбри-Сотто), Бурхард (Бохум), Моголи, Гропиус и Майер (Веймар), Мис ван дер Роэ, Рихтер (Берлин), Швиттерс (Ганновер) и мн. др. Есть «юный» дадаизм 1924 года, в 1918 году существовал «старый» дадаизм 1918 года. В ту пору дадаизму приходилось вступать в спор со всеми другими направлениями, в первую очередь с экспрессионизмом, который тогда страдал хроническим воспалением кишечника. Сегодня дадаизм давно мертв, и художественные журналы торжественно отмечают его похороны. Иногда отпевание проходит просто великолепно.

Какое невиданное массовое возбуждение вызвал Хюльзенбек, когда в 1919 году он пересадил дада из Цюриха на берлинскую почву. Назову такие имена, как Хаусман, Баадер, Вальтер Меринг, Виланд Херцфельде, Джон Хартфилд, Джордж Гросс. В Кёльне возник новый немецкий центр дадаизма, который называл себя «Шальной группой». В нее входили Макс Эрнст, Антон Редершайдт, Хайнрих Хёрле, Бааргельд. В Ганновере кроме меня были еще Кристоф Шпенгеман и Ханс Арп, один из четырех протодадаистов, который время от времени навещал немецких коллег и делает это до сих пор. Ни о каких других проявлениях дадаизма в Германии я не слышал.

После 1918 года здесь в течение нескольких лет — пока в моде была революция — вместо дадаизма свирепствовал абстрактный, очень агрессивный и революционный экспрессионизм. Поэтому и дадаизм в Берлине вел себя по-революционному. Но в то время как экспрессионизм кокетливо строил революционные гримасы, дадаизм вершил революционные дела, стараясь выступать как можно решительнее. Хюльзенбек, один из самых значительных умов нашего века, хорошо понимал, что в эту эпоху ничто так не может потрясти ожиревшие души, как коммунизм. Так, выдвигалось требование организовать общественное питание для всех творческих людей на Потсдамерплац в Берлине. Можно себе представить, как мало должно было быть таких людей!

В жизни типичнейшим из всех дадаистов был Хаусман. Он любил общаться с людьми в соответствии с их складом характера, задевая и отражая самые заветные чувства каждого. Баадер странствовал со своими программами по городам, представляясь президентом земного шара. Одним из самых одаренных художников и дадаистов был Бааргельд. Он появлялся, словно девушка из южных краев, чтобы сверкнуть и просиять на несколько минут, как царица ночи. С тех пор как Макс Эрнст перебрался в Париж, в Кёльне царит мертвая тишина. В Берлине из всех дадаистов остались только Хаусман и Баадер. Хюльзенбек стал практикующим врачом, Гросс создал радикальную политическую формулу (в дадаизме он никогда не принимал деятельного участия); для него дада на короткое время стало средством политической борьбы, в отличие от Хюльзенбека, для которого средством дадаистской борьбы был коммунизм. Вальтер Меринг сегодня по праву вызывает восхищение как один из лучших куплетистов; правда, о дадаизме в этом случае не может быть и речи. А Херцфельде, который некогда был Джоном Хартфилдом, теперь является буржуазным руководителем буржуазного издательства «Малик» и презирает дадаизм образца 1924 года. Наконец, Баадер, который обрил свою великолепную бороду и больше не походит на Иисуса Христа, выглядит уже не как гений, а немножко как саксонец.

Только Хаусман и я еще практиковали в Германии дадаизм, пропагандировали его, устраивали дадаистские вечера. Хаусман очень умен, у него богатейшая фантазия, он по натуре большой художник. Но он дадаист. Пишет ли Хаусман или что-то творит, разрабатывает научные гипотезы или рисует, моделирует, делает доклад или читает реферат, поет или танцует, хочет он того или нет, он всегда и всюду воплощение «épater le bourgeois». Ханс Арп, живущий сейчас не в Германии, а в стране глетчеров, тоже истинный дадаист и всегда им останется, ибо ничем другим он быть не может. Его милая, пронизанная лирикой сердечность, его доброе, просветленное лицо — все в нем дада.

В 1924 году мы организовали для ориентации только несколько небольших салонных вечеров. Сегодняшняя публика в общем и целом приняла дадаистский жест совместного смеха. Во время больших дадаистских представлений нам почти всегда удавалось пробудить дремлющий в публике дадаизм. Движение дада с его будоражащими публику выступлениями стало в Голландии самым большим шоком, который эта маленькая страна когда-либо переживала в своих концертных залах и журналах. Вот доказательство того, насколько необходима наша колонизаторская деятельность.

Дадаизму я посвящал мерц-публикации. Мерц должен служить дадаизму, абстракции и конструкции. Но в последнее время конструктивистское оформление жизни стало столь интересным, что мы позволили себе издать следующие номера (8/9) журнала «Мерц» без материалов, посвященных дада.

(Приводится по: Kurt Schwitters. Gesamtausgabe in 5 Bänden. Hrsg. von Friedhelm Lach. Köln, 2005. Band 5. Manifeste und kritische Prosa.)

Вам понравился сайт? Хотите сказать спасибо? Поставьте прямую активную гиперссылку в виде <a href="http://www.dali-genius.ru/">«Сальвадор Дали: XX век глазами гения»</a>.