Сентябрь

1-е

Вознесение — это лифт. Он поднимается за счет веса мертвого Христа.

Я первым поражаюсь тем уникальным и сверхъестественным вещам, что происходят со мной каждый день, но должен признать, что сегодня под вечер после подкрепляющей пятнадцатиминутной сиесты на меня обрушилось самое небывалое событие в моей жизни.

Я попытался опустить «Вознесение», чтобы прописать кое-какие детали в верхней части полотна, но возникли какие-то помехи нормальному функционированию системы блоков, однако я продолжал дергать, и тут картина оборвалась и с трехметровой высоты с грохотом рухнула внутрь конструкции, которая по моему желанию поднимает и опускает ее. Я было решил, что картина вся поцарапана, а может, даже порвана и три месяца работы погублены, ну или в лучшем случае придется потратить бездну времени на кропотливое восстановление повреждений. Заслышав мои отчаянные вопли, прибежала служанка и видит: я стою бледный как смерть! Я уже представляю, как в Нью-Йорке откладывают, если вообще не отменяют, мою выставку. Надо позвать кого-нибудь, чтобы он спустился в эту дыру и извлек оттуда останки моего незавершенного шедевра. Увы, в этот час весь Порт-Льигат предается сиесте. Как сумасшедший я пустился бегом в гостиницу. По дороге потерял одну эспадрилью¹, но даже не остановился, чтобы подобрать ее. Наверно, выглядел я ужасно: волосы взлохмачены, усы торчат во все стороны. Когда я ворвался в гостиницу, одна молоденькая англичанка, увидев меня, вскрикнула и побежала прятаться. Наконец я нашел Рафаэля, хозяина гостиницы, и попросил его пойти помочь мне. Такой же смертельно бледный, как я, он спустился в яму, и мы с величайшими предосторожностями сумели вытащить картину. Чудо! Она оказалась неповрежденной. Ни одной царапинки, ни одной даже пылинки! Все, кто пытался восстановить случившееся, не могут понять, как это стало возможно, и уверены, что такое могло произойти лишь при непосредственном вмешательстве ангелов^*.

Вот так мне стало ясно, что благодаря падению картины я смогу наверстать весь август! Ведь по причине совершенства моего шедевра я боялся работать с ним, медлил, топтался на месте. Теперь же, после того как она чуть было не погибла, я буду работать быстро, ничего не боясь. За остаток дня я сумел прорисовать обе ноги, правую даже написал и завершил шар, который символизирует Вселенную. Работая, я все время думал о Пресвятой Деве, которая падает на небо под действием собственного веса. Подобное произошло и с моей Пресвятой Девой, сошедшей в могилу. Я смог материально, морально и символически реализовать Ее величественное вознесение. Чудеса такого рода, в этом я совершенно убежден, в мире могут быть сотворены лишь для одного-единственного человека, имя которому Сальвадор Дали. И я смиренно благодарю за это Господа и Его ангелов.

2-е

Самый скверный с любой точки зрения живописец на свете, и это, вне всяких сомнений и колебаний, называется Тернер².

Сальвадор Дали

Сегодня утром, когда я еще был в сортире, меня озарило гениальное прозрение. Кстати, стул у меня в это утро был беспрецедентно странный, жидкий и совершенно без запаха. Я как раз размышлял над проблемой продолжительности человеческой жизни, и поводом для этих размышлений стал один восьмидесятилетний старик, который тоже занимается этой проблемой и который недавно совершил прыжок с красным парашютом над Сеной. Интуиция моя подсказывает, что если удастся добиться того, что экскременты человека станут такими же жидкими, как текучий мед, то жизнь человека станет дольше, потому что экскременты (по Парацельсу) — это и есть нить жизни, и каждый перерыв в их исхождении, каждое испускание ветров есть отлетание от нее драгоценных мгновений. Во времени это равнозначно щелчку ножниц парок³, которые таким образом надрезают, перетирают и ослабляют нить жизни. Тайну бессмертия должно искать только лишь в испражнениях, в экскрементах... А поскольку наивысшее предназначение человека на земле состоит в том, чтобы все одухотворять, то прежде и больше всего в одухотворении нуждаются экскременты. Потому я со все большим и большим негодованием отношусь ко всякого рода шуточкам насчет кишечных отправлений и вообще к любому зубоскальству на эту тему. И напротив, поражаюсь тому, сколь мало внимания в философском и метафизическом смысле человеческий разум уделяет бесконечно важной проблеме экскрементов. А уж до чего становится не по себе, когда понимаешь, что выдающиеся люди в большинстве своем отправляют свои естественные надобности совершенно так же, как все прочие. В тот день, когда я напишу всеобъемлющий трактат на эту тему, это будет, стопроцентно в том уверен, потрясение для всего мира. Трактат этот, кстати, будет полной противоположностью памфлета Свифта⁴ о нужниках.

3-е

Сегодня годовщина бала во дворце Бейстеги. Воспоминание о прошлогоднем третьем сентября в Венеции наполняет меня утонченнейшей тревогой, но я говорю себе, что должен сегодня закончить левую ногу и начать «радиолуарию»^**, ощетинившуюся в носорожьем страхе. Через два дня начну писать в перспективе «ниццоиды»^***. И лишь тогда позволю себе роскошь изнурительных ретроспективных фантазий на предмет бала Бейстеги. Мне это будет необходимо, дабы раствориться в сияющих венецианских корпускулах блистательного тела моей Галы.

4-е

Мне приходится постоянно и героически сражаться, чтобы не дать балу Бейстеги завладеть липким потоком моих мечтаний. Мне удается защищаться от образов бала; точно так же в детстве я, изнемогая от жажды, долго кружил вокруг стола, чтобы в сладостных мучениях исступленного и неутоляемого желания истомиться до предела, прежде чем взять с него стакан холодной воды.

5-е

Продолжаю сдерживать свои мечтания о бале Бейстеги, но на сей раз точь-в-точь так же, как удерживаются от мочеиспускания, то есть прыгаю, изобретая все новые и новые па, перед своей картиной. Пока что воздерживаюсь и от «ниццоидов».

6-е

В тот самый момент, когда я позволил драгоценному и столь любимому мною мозгу Сальвадора Дали наконец-то приступить к вожделенным мечтаниям о бале Бейстеги, мне сообщают, что явился какой-то нотариус. Я велел вежливо ему сообщить, что я работаю и смогу принять его только в восемь вечера. Тем не менее установление срока, когда мне придется расстаться со своими столь долго откладывавшимися мечтаниями, вызвало у меня чувство негодования. И тут возвращается служанка и говорит, что нотариус настаивает, чтобы я принял его немедленно, потому что он приехал на такси. Причина эта мне показалась крайне дурацкой, поскольку такси не поезд, может и подождать. Я повторяю Розите, что не смогу оторваться от своих мечтаний и корпускул блистательного тела Галы раньше восьми вечера. Однако нотариус, утверждая, что он мой большой друг, вторгается в библиотеку, отодвигает редчайшие книги по искусству, перемешивает мои математические расчеты, мои неповторимые рисунки, столь бесценные, что никому не дозволено их касаться, и принимается писать нотариальный акт, в коем удостоверяет, что я отказался принять его. Затем предлагает служанке подписаться под ним. Она отказывается, заподозрив неладное, и бежит сообщить мне о происходящем. Я спускаюсь, рву все бумаги, которые он осмелился разложить на моем столе^****, после чего вышвыриваю наглеца-нотариуса за дверь пинком под зад — пинком, разумеется, чисто символическим, поскольку нога моя даже не коснулась его зада.

7-е

Погружаюсь в предмечтательное экстатическое состояние, что является подготовкой к мечтаниям о бале Бейстеги. Уже ощущаю некие чисто прустовские связи⁵ между Порт-Льигатом и Венецией. В шесть вечера наблюдаю за тенью на горе, где находится башня. Она, как мне кажется, в точности совпадает с тенью, что удлиняет окна на боковой стене церкви Спасения на Канале-Гранде⁶. Все такое же розовое, как в шесть вечера в день бала около венецианской таможни.

Решено, завтра я начинаю «ниццоиды» и подарю себе мечтания о бале Бейстеги.

8-е

Наконец-то! Я приступил к «ниццоидам», которые пишу в пароксизмально дополнительных цветах. Зеленый, оранжевый, лососевый. Вот, вот они, мои прекрасные корпускулярные «ниццоиды». Но я испытываю слишком большое наслаждение и потому откладываю мечтания о бале Бейстеги на завтра. Утром, отрешившись от всяких мечтаний, при полной свободе мыслей доделаю «ниццоиды», а во второй половине дня, со всем неистовством углубляясь в красочные подробности, предамся мечтаниям о бале. До полного изнеможения, до последней капельки исчерпаю свои томительные воспоминания.

9-е

Сегодня я, вне всяких сомнений, окунулся бы в свободный поток мечтаний о бале Бейстеги, если бы препятствием этому не стала повестка в полицию на одиннадцать часов. Это следствие того самого инцидента с нотариусом, и в полиции объявили, что мне это может стоить года тюремного заключения. Я откладываю мечтания на более благоприятное время, вскакиваю в «кадиллак», и мы едем в Г. к послу М., у которого я прошу совета, что делать. Он проявляет исключительную сердечность и уважение ко мне, и мы звоним по меньшей мере двум министрам.

10-е, 11-е, 12-е, 13-е, 14-е

В один из вечеров, чтобы не отрывать меня днем, мы слушаем чтение некоего бюрократического документа. Все эти дни я потратил на улаживание инцидента с нотариусом! Нет, отныне я буду перед всеми официальными лицами и прочими существами подобного рода расстилаться со сверхзвуковой угодливостью. Впрочем, таким всегда и было мое поведение. И если в этот раз я повел себя иначе, то только потому, что мои возвышенные «ниццоиды» вдохновили меня точь-в-точь как кость вдохновляет собаку. Нет, гораздо сильней. Вдохновение мое было космического порядка, и совершенно очевидно, что какой-то нотариусишко понять это не способен. В тот момент, когда меня прервали, я уже чувствовал приближение корпускулярных контуров экстатического восторга.

15-е

Ужас, обуявший меня из-за возможной годичной отсидки в тюрьме по причине этой истории с нотариусом, пробудил во мне обостренную радость, которую вызывает каждое отлетающее мгновение. Я еще больше, просто немыслимо как обожаю Галу. Притом пишу я сейчас так же легко, как соловей поет. Мой кенарь только что неожиданно — это крайне удивительно, потому что он никогда не пел, — испустил трель. Малыш Хуан спит в нашей спальне. В нем есть какое-то неподдельное смешение Мурильо⁷ и Рафаэля. Я сделал сангиной три рисунка молящейся обнаженной Галы. Мы уже три дня как топим большой камин у нас в спальне. Когда мы гасим свет, нас освещают горящие поленья! Как все-таки прекрасно, что я еще не в тюрьме, прекрасно до такой степени, что завтра я позволю себе еще день отсрочки, прежде чем погружусь в безмерные, изнурительные, возвышенные, сладостные мечтания о бале Бейстеги. Я заканчиваю руки Пресвятой Девы.

16-е

Приступил к первым корпускулам «Вознесения». Пока что в тюрьму меня не засадили, и это дает мне возможность до исступления наслаждаться добровольным заточением в моем собственном доме в Порт-Льигате. Духовно подготавливаю себя к тому, что завтра ровно в половине четвертого начну грезить о бале Бейстеги.

17-е

Ну вот! Мечтания о бале Бейстеги не состоялись. Я потихоньку начал отдавать себе отчет, что трудность вхождения в мечтания, которые уже заранее — при одной мысли о них — доставляют мне такое наслаждение, является результатом чего-то типично парадоксально-далианского, поистине единственного в своем роде. Итак, мне кажется, что у меня слегка побаливает печень, и я отношу это на счет страха, который на меня нагнала история с нотариусом, но обнаруживаю, что у меня, оказывается, обложен язык. Я страшно удивлен, потому что уже несколько лет ничего подобного у меня не случалось. В конце концов я постановляю принять половину нормальной дозы слабительного. Это исключительно мягкое слабительное. И теперь я весьма сомневаюсь, что мечтания получатся и завтра. Тем не менее непонятное обстоятельство, что я оказался не в «состоянии» приступить к величественным, галлюцинативным и столь любимым мною мечтаниям, вполне может объясняться обложенным языком, что совершенно несвойственно мне. Плохое состояние пищеварительного тракта отнюдь не способствует возвышенной эйфории, которая должна физиологически предшествовать любому великому акту безмерного и восторженного воображения.

Гала заходит перед сном поцеловать меня. Это самый нежный и самый дивный поцелуй в моей жизни.

Примечания

*. У Дали совершенно особые личные отношения с ангелами. В приложении приводится статья Бруно Фруасара, посвященная этой деликатной проблеме.

**. Радиолуарии абсолютно точно схожи с известными армиллярными сферами⁸, которые, в частности, представлены в гербе португальских королей.

***. Ниццоиды являются корпускулярными элементами, составляющими Corpuscularia Lapislazulina (Бирюзовый корпускулярий) Дали.

****. Позже Дали обнаружил, что разорвал заодно и свидетельство нотариуса на ведение дел, акт в неменьшей степени первородный, как и адамов грех, и рассматриваемый как противозаконное деяние.

1. Эспадрильи — испанские туфли на веревочной подошве.

2. Тернер Уильям Джозеф Меллард (1775—1851) — английский художник-романтик; для его пейзажей характерны смелые колористические решения в передаче света и воздуха.

3. Парки (мойры) (греч., миф.) — три богини человеческой судьбы. Клото прядет нить жизни, Лахесис проводит ее через все превратности, Атропа (Неотвратимая) перерезает ее, обрывая жизнь человека. Отсюда выражение «ножницы Атропы».

4. Свифт Джонатан (1667—1745) — английский писатель, автор «Путешествия Гулливера» (1726) и множества политических остросатирических памфлетов.

5. ...чисто прустовские связи... — То есть связанные со стилистикой цикла романов «В поисках утраченного времени» французского писателя Марселя Пруста (1871—1922). Пруст очень любил Венецию, ей посвящены многие страницы его романов.

6. Канале-Гранде (Большой канал) — основной канал Венеции.

7. Мурильо Бартоломео Эстебан (1618—1682) — испанский живописец; у него есть много портретных изображений испанских мальчишек из простонародья.

8. Армиллярная сфера — старинный астрономический прибор в виде шара из множества вращающихся колец, изображающего небесную сферу и служащего для определения положения небесных тел.

Вам понравился сайт? Хотите сказать спасибо? Поставьте прямую активную гиперссылку в виде <a href="http://www.dali-genius.ru/">«Сальвадор Дали: XX век глазами гения»</a>.