Избирательный взгляд на европейское искусство и литературу¹

Внимание сюрреалистов задерживается на XVIII столетии, куда уходят корнями различные формы «романтизма», и прежде всего на фигуре маркиза де Сада, в которой сюрреалистам видится модель безраздельной политической свободы, непосредственно связанной с тотальным раскрепощением нравов.

Решив вернуть цивилизованному человеку утраченную некогда силу его первобытных инстинктов, а грезы о любви освободить от оков повседневных проявлений страсти, маркиз де Сад, неустанно боровшийся за всеобщее равенство и справедливость, почти всю свою жизнь провел в Бастилии, Венсенском замке и больнице для умалишенных в Шарантоне².

Сложно сказать, в какой степени Сад действительно стремился к тотальному раскрепощению нравов, да и провозглашая его предшественником Фрейда, сюрреалисты в своем преклонении явно переусердствовали. Однако что неизменно вызывает почтение сюрреалистов, так это мрачный профиль маркиза, выделяющийся на фоне эпохи, и его столь же сумрачный юмор: «ослепительно-черное солнце», как пишет о нем Бретон, «мастер трагического юмора, суть которого нам еще предстоит определить»³. Рядом с Садом несколько бледнеет фигура Жан-Жака Руссо; Бретон не отрицает того, что в своем посыле они противоречат друг другу⁴, однако сюрреалистов не смущает такое двойственное поклонение: политическая, просветительская и поэтическая мысль Руссо восхищает их отрицанием метафизики: «Я бы сказал, что именно на этой ветви — на мой взгляд, первой, дотянувшейся до истинного величия человека — и может расцвести поэзия»⁵.

«Черный» роман — истоки которого, особенно в Англии, также уходят в XVIII столетие — после ошеломляющего успеха в XIX веке по обе стороны Ла Манша к 20-м годам века нынешнего утратил всякую актуальность. Между тем, эта литература, «оплот неуемного воображения», «воплощение самого духа романов», одна стоит всего романного жанра. Атмосфера чудесного, наполняющая каждую страницу «черных» романов, способна породить у читателя мысленные образы завораживающей красоты (к тому же эти романы издаются с иллюстрациями, которые придают «почти осязаемую реальность той видимости, которая в противном случае осталась бы бесплотным призраком»⁶); их тематика с непривычной остротой раскрывает двойственное положение человека перед лицом вековых табу. По ходу чтения мы осознаем, какой поистине безграничной властью обладает переживание — здесь оно бросает нас, безоружных, на милость древних символов и мифов, сокрушая все возражения логического порядка. Пристальный взгляд сюрреалистов охватывает все это течение, которое в Англии простирается от Уолпола до Мэтьюрина и его последователей, во Франции обретает продолжение среди представителей «неистового» стиля: от Нодье, переработавшего в 1821 г. мэтьюринова «Бертрама», до Теофиля Готье с его «Возлюбленной из мира теней» (1836), от Петрюса Бореля («Безнравственные рассказы», 1833) и до Ксавье Форнере, и отголоски которого будут чувствоваться еще у Лотреамона. К той же «готической» традиции можно отнести художника Иоганна Генриха Фюссли⁷, буквально одержимого творчеством Шекспира, Мильтона и Данте, чьих чудовищ он кропотливо переносит на свои полотна. Сюрреалисты ждут от живописи или поэзии откровений о том, что скрыто внутри или вокруг нас. Они обе должны расширять поле нашего познания.

В том же, что касается французского романтизма и преромантизма, не раз было замечено: сюрреализм смело идет на пересмотр привычных иерархий. С Ламартином, Мюссе, Виньи у сюрреалистов ничего общего, это совершенно очевидно со времен первого опроса в «Литературе» (№ 18, март 1921) и вплоть до игры «А его вы впустите?..» в позднейшем журнале «Медиум» (№ 1, ноябрь 1953). Гюго или Шатобриану оказан куда более теплый прием. Однако самый живой интерес вызывает у сюрреалистов творчество «малых» романтиков, а также небольшого кружка «неистовых» — французского отклика на английский «черный» роман. Алоизиюс Бертран не только приравнивается к Жерару де Нервалю⁸, но и упомянут в «Манифесте» в одном ряду со Свифтом, Юнгом, Шатобрианом и Гюго. От полного забвения сюрреалисты во многом спасли и Петрюса Бореля. По отношению к немецким романтикам — никакого иконоборчества, одно безграничное восхищение. Несомненными вдохновителями сюрреализма признаются Ахим фон Арним и Генрих фон Клейст: Арним, удостоенный похвал Бретона⁹, отрицает существование границы между реальным и воображаемым, в то время как Клейст (чью «Пентесилею» переведет позже Грак) обретает подлинное величие стиля по ту сторону как самого здравого смысла, так и самого произвольного вымысла. Образцом для сюрреалистов становится и творчество Жан Поля, Новалиса, Гельдерлина, Бюхнера, Кристиана Дитриха Граббе. В английском романтизме их предпочтения также отдаются «великим ясновидцам», взыскующим запредельного вдохновения: Сэмюэлу Тейлору Колриджу, которому, по его словам, поэма «Кубла Хан» пригрезилась во сне, однако окончание ее наутро оказалось забыто; Китсу, Шелли; в живописи — Уильяму Тернеру, нередко творившему в состоянии транса; Уильяму Блейку, граверу и поэту, чей духовидческий автоматизм, несомненно, отсылает к сюрреализму. Говоря о других европейских художниках романтического направления, можно отметить преклонение сюрреалистов перед Гойей, почти сверстником Фюссли, который следует тем же путем, и перед всеми теми живописцами, которые творят во власти вдохновения — например, Каспаром Давидом Фридрихом, о котором говорили, что он сначала с закрытыми глазами видит картину, а затем в мельчайших деталях воссоздает на холсте привидевшиеся очертания. Снискали одобрение сюрреалистов также рисунки и акварели Гюго, предстающего едва ли не важнейшим посредником в той цепочке автоматической и паранойя-критической интерпретации реальности, что тянется еще от Леонардо да Винчи (вспомним о «кружевном отпечатке» Леонардо: фрагмент кружевного полотна обмакивается в чернила, прикладывается к листу бумаги, и его отпечаток впоследствии доводится художником до готового рисунка). «Впустят» сюрреалисты — пусть и с оговорками — и Жерико, даже Шассерио, но никак не Делакруа¹⁰.

Иоганн Генрих Фюссли. «Бес удирает», 1776

Каспар Давид Фридрих. «Ледяное море», 1823—1824

Виктор Гюго. «Кружева и привидения», 2-я пол. XIX в.

Примечания

1. О «воображаемой библиотеке» Андре Бретона см.: Walzer Р. — О. Une bibliothèque idéale // André Breton. Neuchâtel, A la Baconnière, 1970, a также: Chapon F. Bibliothèque littéraire de Jacques Doucet // Bulletin du bibliophile, 1980, I, в особенности с. 68—81.

2. Eluard P. D.-A.-F. de Sade, écrivain fantastique et révolutionnaire // La Révolution surréaliste, № 8, décembre 1926.

3. Desnos R. De l'érotisme considéré dans ses manifestations écrites et du point de vue de l'esprit moderne, 1923 // Desnos R. Nouvelles Hébrides. P., Gallimard, 1978, p. 134. О восприятии сюрреалистами творчества Сада см., в частности: Chénieux-Gendron J. Le surréalisme et le roman, 1922—1950. Lausanne, L'Age d'homme, 1983, p. 110—111.

4. Breton A. L'Amour fou, 1937, rééd. P., Gallimard, 1980, p. 138.

5. Breton A. Entretiens, 1952, rééd. 1969, p. 22.

6. Breton A. Avis au lecteur..., 1929 // Breton A. Point du jour, rééd. P., Gallimard, 1970, p. 61. См. также другие статьи Бретона: Limites non-frontieres du surrealisme // Breton A. La Clé des champs. P., Ed. Le Sagittaire, 1953; Situation de «Melmoth» // Breton A. Perspective cavalière. P., Gallimard, 1970.

7. Pierre J. L'Univers surréaliste. P., Somogy, 1983.

8. Breton A. Entretiens, réed. 1969, p. 58.

9. Breton A. Introduction aux Contes bizarres d'Achim d'Arnim, 1933 // Breton A. Point du jour.

10. Для более полного анализа предпочтений сюрреалистов в живописи см.: Pierre J. L'Univers surréaliste.

Вам понравился сайт? Хотите сказать спасибо? Поставьте прямую активную гиперссылку в виде <a href="http://www.dali-genius.ru/">«Сальвадор Дали: XX век глазами гения»</a>.