Глава 31

Война в Европе подходила к концу. И хотя выставки Дали следовали одна за другой, теперь Америка превращалась для него в тюрьму, а живительная свобода находилась там, где маленькие улочки Парижа, Булонский лес, уютные ресторанчики на бульваре Капуцинок и, конечно, родные дорожки, лужайки, песчаный пляж и море Каталонии, подобного которому больше нет нигде в мире. Дали дико не хватало того воздуха, наполненного романтическим духом, что витал в единственном городе на Земле.

Несмотря на то что ураган войны, пронесшийся по Европе, оставил много руин и превратил многие дома в пепелища, беженцы уже начали возвращаться в родные края, где царили голод и нищета. Парижу повезло, он не сильно пострадал от войны, но там все еще было неспокойно. Гала уговорила Дали немного подождать: «Пусть все успокоится, пройдет время, наладится мирная жизнь, и мы обязательно вернемся домой».

Дали, покинутый музой, на некоторое время остался жить в Америке. Однажды утром он получил письмо от своего друга Пабло Пикассо. Молодой почтальон принес его вместе с газетами и весело сказал: «Сеньор Дали, Вам письмо из Европы». «Кто же мог мне написать?» — удивился Дали. Он взял конверт, на котором был указан обратный адрес: Франция, Париж.

— О, да это же сам Пикассо соизволил вспомнить меня! Вот, возьми, голубчик! — и Дали протянул доллар молодому человеку. Заинтригованный, он начал читать письмо.

«Сальвадор! Друг мой! Война закончилась, и все патриоты страны начали трудиться на ее благо! Мы разгромили фашизм, и теперь начнется новая эра в жизни прекрасной Франции. Мы, коммунисты, стараемся построить новую жизнь, где будут счастливы все люди. А потом мы вернемся в Испанию и свергнем угнетателя народа генерала Франко. Мой друг, приезжай скорей! Америка — не твоя стихия. Наша родина там, где мы родились и выросли. Наше Отечество там, где мы стали теми, кем являемся сейчас».

«О, как красочно заявил! Я тобой восхищаюсь! — подумал Дали, накручивая ус. — Возвращайся, значит?! А что он мне прикажет делать в Европе, наводненной коммунистами? Да, Пикассо — великий испанец! И я тоже! Пикассо — великий художник, и я тоже! Пикассо — коммунист! И я... О нет! Я не коммунист. Хотя мог бы стать и великим коммунистом... Но это не мое! Таких чокнутых, как я, коммунисты долго терпеть не будут. И потом, я люблю деньги, комфорт, роскошь... А коммунисты меня быстро отучат от моих хороших привычек. Нет, я как-нибудь останусь просто великим гением, мне так удобнее!» Дали вспомнил Пикассо — это был настоящий исполин в искусстве, и ему становилось не по себе, когда его сравнивали с соотечественником. «Ох, он еще предлагает мне свергнуть Франко! И для чего? Чтобы коммунисты пришли в Испании к власти? Какой ужас! Ну нет, я на такое точно не пойду! — и тут Дали осенило: — А отошлю-ка я своему другу его портрет, написанный мною. Пусть гордится, что удостоен кисти великого гения!»

Всю ночь Дали не спал и думал только о портрете: «Как же мне его нарисовать? От сюрреализма я отошел и сейчас нахожусь под влиянием картин великих классиков эпохи Возрождения». Сальвадор ходил по комнате и призывал на помощь музу, но было поздно и вдохновение отдыхало, видя уже третий сон. Дали начинал злиться: «Ох уж этот Пикассо со своим коммунизмом! Не дает мне покоя!» В душе он уважал своего коллегу по творческому цеху, но в то же время боялся выглядеть блеклым на его фоне. Только Пикассо мог сравниться с его гением, и это Дали очень не нравилось. «Ладно, а отошлю-ка я ему телеграмму: «Дорогой друг, готов вернуться в Европу, если ты откажешься от своих коммунистических идей! Так мне будет спокойнее находиться рядом с тобой!». Посреди ночи он вызвал посыльного, и срочное сообщение полетело в Париж. Утром Дали торжественно объявил:

— Гала, товарищ Пикассо должен выйти из компартии! Я его уговорил!

— Ты уверен, что он согласится? — Гала с удивлением взглянула на мужа.

— Конечно! Куда же он денется?! Это же сам я его попросил!

Днем от почти уговоренного Пикассо пришло сообщение. Ответ был весьма кратким: «А не пошел бы ты!»

Возмущению Дали не было предела, его усы дергались, как при нервном тике, и он в гневе бросился в мастерскую, разбрасывая все в разные стороны. Он выхватил мольберт и кисточки и в ярости стал наносить мазки на чистый холст. Дали набросился на полотно с энергией взбешенного зверя, и вскоре на нем стала вырисовываться своеобразная фигура или бюст, чем-то отдаленно напоминающий Пикассо. Вместо головы был изображен мозг в виде ракушки улитки, из которой не спеша выползали мысли, на голове водружено нечто вроде лаврового венка, которым покрывали свои головы древнегреческие императоры, поверх него сияла корона. Венок, символ высокомерия и надменности, прорастал через заднюю часть шеи и выходил через рот в виде длинной ложки. Глаз на голове не было. Дали ухмыльнулся: «Ты не способен видеть реальность, лавровый венок лишил тебя возможности реально оценивать себя. Лавры — вот твой главный бич! Лавры, которые ты вознес на себя сам. Ты потерял дар чувствовать окружающих и потому поднялся над всеми». Но вскоре появилась долгожданная муза, порхающая за ухом Дали.

— Ты не прав! — возразила она. — Пикассо — очень чувствительный и сентиментальный человек, а ты сделал из него высокомерного и надменного императора, лишенного человеческих чувств.

— Но он слишком высокого мнения о себе, — возразил Дали.

— Но ты тоже!

— Я — это я! Таких талантов, как я, больше нет на нашей планете! Я покорил мир благодаря гениальности своего ума!

— О, Дали, будь скромнее! — пропищала муза и тихо удалилась.

— Ладно, уговорила! Пририсую ему немного цветов, он все-таки обладает определенным чувством вкуса, — и художник набросал два цветка. — Пожалуй, Пикассо также сентиментален, — и Сальвадор добавил на ложке маленькую деталь. — Все! Этого достаточно. — И ответная телеграмма-портрет полетела молнией в Париж.

Вам понравился сайт? Хотите сказать спасибо? Поставьте прямую активную гиперссылку в виде <a href="http://www.dali-genius.ru/">«Сальвадор Дали: XX век глазами гения»</a>.