Ноябрь

Порт-Льигат, 5-е

16 атрибутов Раймунда Луллия дают 20 922 789 888 000 комбинаций¹. Я проснулся и сказал себе, что должен добиться такого же количества комбинаций внутри прозрачной сферы, в которой уже четыре дня я произвожу первые в мире эксперименты (насколько мне известно, первые) над «полетом мух». Но все домочадцы в волнении: разбушевалось море. Такого сильного шторма, говорят, не было лет тридцать. Выключилось электричество. Такая темнота, будто настала ночь, и нам пришлось зажечь свечи. Желтую лодку Галы сорвало с якоря и отнесло на середину бухты. Наш матрос плачет и стучит здоровенными кулаками по столу.

— Я не в силах смотреть, как лодка разобьется о скалы! — кричит он.

Его крики доносятся до моей мастерской, куда пришла Гала и просит меня спуститься вниз и успокоить матроса, а то служанки решили, что он сошел с ума. И вот, сойдя вниз, я прохожу через кухню, где стремительно, с неслыханно лицемерной ловкостью, одним махом ловлю на лету муху, которая необходима мне для опытов. Никто этого не заметил. Матросу я говорю:

— Да не стенай ты так! Купим новую лодку. Кто ж мог предвидеть, что налетит такой шторм!

И с неожиданным кокетством снисхожу до того, что кладу ему на плечо руку, сжатую в кулак, а в кулаке-то пойманная мною муха. Он тут же, если судить по его виду, успокоился, я же поднялся в мастерскую и запустил муху в сферу. Наблюдаю я за ее полетами и вдруг слышу на берегу крики. Бегу посмотреть. Семнадцать рыбаков и прислуга орут во весь голос: «Чудо!» Оказывается, лодку несло на скалы, она вот-вот должна была разбиться, но в этот момент ветер переменился и она, словно верное и послушное животное, выбросилась на пляж прямо напротив нашего дома. Один из матросов со сверхчеловеческой ловкостью забросил якорь на тонком канате, подцепил лодку, и общими усилиями ее вытащили на берег, куда не докатывались волны, которые били ей в борт и сносили к скалам. Нет надобности уточнять, что, кроме имени Галы, у лодки этой есть еще и другое название — «Milagros», что по-испански означает «чудеса».

Возвратившись в мастерскую, я обнаруживаю, что, пока все это происходило, моя муха также совершила множество чудес, и самым потрясающим из них оказалось то, что она уже реализовала те 20 922 789 888 000 комбинаций, которые предсказал Раймунд Луллий и о которых я так мечтал при пробуждении.

Оставалось восемь минут до наступления полдня.

До чего же все-таки жизнь уплотнена и как густо замешена на таких вот слияниях случайностей и головокружительной ловкости! Это навело меня на воспоминание, как в одно из июньских утр раздался крик отца, подобный львиному рыку:

— Сюда, сюда! Все сюда! Да скорей же!

Полные тревоги, мы примчались к нему и увидели, как он указывает пальцем на восковую спичку, что горела, стоя торчком на каменных плитах пола. Оказывается, отец прикурил сигару и бросил высоко в воздух уже, как ему казалось, погасшую спичку, и она, описав на лету кривую, вертикально упала на нагретый солнцем каменный пол и вот так, стоя, прилипла к нему и снова зажглась от горячих каменных плит. А отец продолжал созывать крестьян:

— Быстрей! Быстрей ко мне! Вам в жизни никогда больше такого не увидеть!

Под конец обеда я, все еще пребывая под громадным впечатлением от этого весьма взбудоражившего меня происшествия, со всей силы подбросил винную пробку, и она, ударившись о потолок, отскочила от верха буфета и замерла в равновесии на краю оконного карниза для штор. Отец был окончательно потрясен этим вторым происшествием. Больше часа он созерцал пробку на карнизе, запретил прикасаться к ней, и в течение многих недель все домочадцы и друзья дома имели неограниченную возможность любоваться ею.

6-е

Я пролил кофе на рубашку. Первой реакцией тех, кто не является, подобно мне, гением, то есть всех прочих, было бы вытереться. Но я не таков. У меня еще в детстве была привычка дождаться момента, когда ни служанки, ни родители на меня не смотрят, и украдкой вылить за пазуху из чашки липкие, пересахаренные остатки кофе с молоком. Уже то, как жидкость эта медленно текла к пупку, доставляло мне несказанное наслаждение, а ведь было еще постепенное высыхание ткани, липнущей к коже, которое давало мне возможность периодически и упорно производить все новые и новые проверки. Я то медленно оттягивал ткань, а то, напротив, выждав долгий промежуток времени, резко дергал ее, вызывая опять и опять прилипание рубашки к коже, причем каждый раз оно происходило по-новому, и этот затягивающийся на целый день процесс был безмерно плодотворен, рождая во мне самые разные переживания и философские мысли. Эти тайные наслаждения моего рано развившегося ума достигли пароксизма, когда в отрочестве волосы, выросшие в центре груди (именно там, где я локализую потенциальное местопребывание моей религиозной веры), добавили новые сложности процессу прилипания ткани рубашки (литургической оболочки) к коже. Ведь эти несколько смоченных сладкой жидкостью волосков, соединившихся с тканью, были, как я теперь знаю, тем, что осуществляет электронный контакт, благодаря которому вязкий, постоянно меняющийся элемент становится влажным элементом истинной мистической кибернетической машины, которую сегодня, то есть утром шестого ноября, я только что изобрел, пролив на себя по милости Божьей (и с моей стороны совершенно непроизвольно) в каком-то сумасшедшем порыве переслащенный (по собственному недосмотру) кофе с молоком. И эта прямо-таки сахарная кашица склеила мою тончайшей ткани рубашку с волосами на преисполненной истовой веры груди.

И дабы подвести итог, следовало бы добавить, что Дали, как истинный гений, великолепно умеет превратить подобное простое событие (многими оно было бы воспринято всего лишь как незначительная неприятность) во влажную кибернетическую машину, позволяющую мне достичь или, верней, устремиться к Вере, которая до сих пор была лишь исключительной прерогативой всемогущего милосердия Господнего.

7-е

Из всех гиперсибаритских наслаждений в жизни самым острым и самым пикантным для меня, пожалуй (впрочем, без всяких «пожалуй»), является, да и останется удовольствие валяться на солнце облепленным мухами. Так что я вполне могу заявить:

— Не мешайте садиться на меня малюсеньким мушкам!

В Порт-Льигате за завтраком я выливаю себе на голову масло, что осталось на тарелке после анчоусов. И тут же ко мне устремляются мухи. Если я владею ситуацией касательно своих мыслей, то зуд, причиняемый мухами, помогает ускорить их ход. Но если, а такое случается крайне редко, их присутствие раздражает меня, это знак, что что-то идет не так и кибернетические механизмы моей изобретательности работают со сбоями, поскольку я считаю мух феями Средиземноморья. Уже в античные времена они имели обыкновение облеплять лица моих прославленных предшественников — Сократа, Платона, Гомера^*, которые, зажмурив глаза, воспевали рои кружащих над пресловутым кувшином с молоком мух, почитая их творениями возвышенными и богоподобными. Но тут я обязан громогласно напомнить, что мух я люблю только чистеньких, одетых, как я уже говорил, Баленсьягой, то есть не тех, которые встречаются у бюрократов или в буржуазных квартирах, а тех, что живут на листьях олив и кружатся над более или менее разложившимися морскими ежами.

Сегодня, 7 ноября, я прочитал в одной немецкой книге, что Фидий начертал план некоего храма, взяв за образец один из видов морских ежей, являющего собой самую божественную пятиугольную структуру из всех, какие только возможно увидеть. И сегодня, 7 ноября, в два часа пополудни, я, глядя, как несколько мух летают вокруг недоступного для них морского ежа, сумел обнаружить в своеобразном гравитационном процессе каждой из них движение по спирали справа налево. Если эта закономерность подтвердится, у меня не останется никаких сомнений насчет ее будущего: для космоса она обретет значение, равное закону, открытому при посредстве пресловутого яблока Ньютона², ибо я утверждаю, что эта преследуемая всеми на свете муха кроет в себе тот пресловутый квант действия, каковой Господь неустанно сажает человеку на нос, чтобы настоятельно указать ему путь к одному из самых сокрытых законов Вселенной.

8-е

Неизменно засыпаю с мыслью, что жизнь моя по-настоящему начнется завтра или послезавтра — или в крайнем случае послепослезавтра, — и неизменно (это в любом случае происходит бесспорно и неизбежно) мысль эта за полчаса перед пробуждением одаряет меня творческим сном, поставленным с максимумом сценических эффектов. Мой театральный час начинается со щедро вызолоченного, ярко освещенного аванзанавеса, в центре которого находится какая-то крохотная нелепица, настолько характерная, что зрители тотчас же замечают ее и уже не способны забыть. Когда же аванзанавес поднимается, начинаются видения, которые тотчас же достигают высот самых грандиозных и бурных мифологий. Вспышка юпитеров на миг все погружает во мрак. Все ожидают фантастического нарастания эффектов, однако — нежданная развязка — загорается свет и, в точности как в начале, освещает аванзанавес. Таким образом, все зрители оказываются рогачами, за исключением Дали и Галы, которая одновременно со мной видит такой же сон. Они-то думали, что присутствуют при начале оперы нашей жизни, ан нет... Аванзанавес больше не поднимается. Сам по себе этот столь стремительно поднимающийся и опускающийся аванзанавес оценивается на вес золота!

Примечания

*. В мае 1957 г. Дали уже достаточно пространно писал о мухах Порт-Льигата, которых он предпочитает всем прочим мухам на свете. Мы приводим в приложении любимый Дали текст Лукиана из Самосаты¹⁹² о мухах.

1. Шестнадцать атрибутов Раймунда Луллия дают... комбинаций. — Видимо, Дали имеет в виду придуманную Луллием «машину истины», составленную из нескольких вращающихся друг относительно друга концентрических кругов, на каждом из которых написаны девять общих понятий: Бог, человек, истина, грех и т. д. При вращении кругов получались различные комбинации понятий, которые Луллий рассматривал как новые истины.

2. Лукиан из Самосаты — греческий писатель, уроженец города Самосата в Малой Азии. Автор около 80 сочинений (правда, не все из них считаются подлинными), по большей части сатирических, в которых он осмеивает пороки своего времени, философов, суеверия, чрезмерную религиозность и т. д. Оказал большое влияние на сатирическую литературу Возрождения и Просвещения.

3. ...яблока Ньютона... — По легенде, Ньютон открыл закон всемирного тяготения, наблюдая за падением яблок с дерева на землю.

Вам понравился сайт? Хотите сказать спасибо? Поставьте прямую активную гиперссылку в виде <a href="http://www.dali-genius.ru/">«Сальвадор Дали: XX век глазами гения»</a>.