ХХ век глазами гения
 
 
Главная
«Сюрреализм — это Я!»
Дали — человек
Дали — художник
Дали — писатель
Дали и кино
Дали и мода
Дали и дизайн
Дали и парфюмерия
Дали и реклама
Дали и Дисней
Фотографии Дали
Фильмы о Дали
Музеи Дали
В память о Дали
Публикации Статьи Группа ВКонтакте

Главная / Статьи / Брод через реку времени

Брод через реку времени

Деревня, о которой пойдет речь, взята под неусыпный контроль специалистов. «Месторождение», найденное здесь, таит в себе огромные сокровища, многие из которых уже собраны, подсчитаны и даже изучены. Но, как полагают ученые, снят лишь первый пласт, возможно, не самый мощный, и немало открытий еще впереди.

Эти сокровища — книги. Рукописные и старопечатные произведения древнерусской литературы. Старинные повести и сказания, жития, летописи и хронографы, поучения, беседы и певческие азбуки, сочинения учительского и полемического характера...

Всю дорогу, пока мы шли к заветной избушке, Федышин ни на минуту не умолкал. Мне даже приходилось прерывать его и останавливаться, чтобы записать наиболее важное в блокнот, и все это время Николай Иванович бдительно следил за моей рукой, дополняя свои сведения, живописуя подробности сенсационной книжной находки. Находки, которая случилась здесь, под Вологдой, рядом с оживленной автомагистралью.

По мокрой вспаханной земле, не обращая внимания на рев грузовиков, разгуливали грачи, выклевывая червей. Играла на перекатах речка, бросаясь пеной. Тракторы растаскивали по полю тележки с удобрениями, и близкая уже деревушка под утренними лучами солнца казалась праздничной и помолодевшей.

...Николай Иванович, казалось бы, сотни раз проезжал мимо этой деревушки, привычно скользя взглядом по ее ветлам и крышам, а вот увидел их именно в тот вьюжный декабрьский день, когда музейный микроавтобус, пробуксовывая на подъемах, пытался выбраться из снежных завалов. Вместе с Надеждой Николаевной Малининой, старшим научным сотрудником отдела фондов Вологодского краеведческого музея, они разыскивали избушку бабушки Калягиной.

Что знали они о бабушке Калягиной? Да, в сущности, ничего. Накануне в краеведческий музей прибежала сотрудница Вологодской картинной галереи. Женщина была взволнованна: вот вы годами ищете древние книги, организуете специальные экспедиции по всей области — а здесь, буквально под носом находится целое месторождение книжных редкостей! И она назвала фамилию и адрес хранительницы, преклонных лет женщины, которая вроде бы согласна расстаться со своим богатством.

Не трудно представить, какой переполох вызвало это известие. Ведь археографические розыски — это, как правило, погоня за единичными экземплярами. Любой ученый-книжник может подтвердить: пять-десять древних книг, собранных за летний период, уже большая удача. А тут возможность заполучить целое собрание старинных манускриптов!

Известно, что грамотные старообрядцы хранили книги в глухих скитах и лесных деревеньках, а позднее покупали у монастырей за большие деньги иконы древнего письма и дониконовские издания и рукописи. И если по распоряжениям Правительствующего Сената скиты разгонялись, то книги продолжали храниться в староверских семьях и передавались по наследству. Их бережно подновляли, нередко переписывали, украшали цветными заставками. И были среди них не только сочинения религиозного содержания, но и старинные русские повести, жития, стихи, сказания — произведения, о существовании которых мало кто знал даже в среде специалистов.

Усилиями Владимира Ивановича Малышева и его учеников из Института русской литературы (Пушкинского дома) за тридцать с лишним лет поисков в одном только Усть-Цилемском районе Коми АССР было собрано более тысячи древнерусских книг. И эта уникальная коллекция продолжает пополняться, как только очередная археографическая экспедиция возвращается в Ленинград. Кто знает, какие новые пласты древнерусской литературы будут еще открыты? Ведь каждая найденная и возрожденная к жизни книга — это брод через реку времени.

...Было уже совсем темно, когда автобус подрулил к избушке, наполовину заваленной снегом. Черная, приниженная тяжестью свинцового неба, она стояла маленьким островком посреди пурги и голых раскачивающихся деревьев. Свет в окнах не горел, и на стук долго никто не отзывался. Наконец за дверью послышались шаги.

— Кто такие?

Надежде Николаевне Малининой пришлось успокаивать хозяйку и объяснять, кто они, откуда и по какой надобности оказались здесь. После долгих переговоров щеколда стукнула и дверь в избу распахнулась.

— Входите, добрые люди. Мне тепла не жалко.

Анна Петровна Калягина оказалась женщиной того неопределенного возраста, когда человеку можно дать семьдесят и все девяносто. Глаза настороженные. Подслеповато щурясь из-под платка, она предложила отведать травяного настоя с медком. Продрогшие с дороги музейные работники с облегчением вздохнули: раз пустили в избу — значит дело пойдет на лад.

Книги, которые Калягина вытащила из кладовки, содержались на диво справно. Разматывая домотканый холст, в который они были завернуты, старуха выкладывала на стол один толстенный том за другим. Почти все переплеты были обтянуты крепкой выцветшей кожей или замшей, их украшали медные, старинной работы застежки. Наверху были вытиснены причудливые орнаменты. Когда Николай Иванович раскрыл наугад одну из книг, то сразу же увидел приписку, сделанную писцом. Витиеватые буквицы сообщали:

«Лета 7157 (1649) куплена сия книга минея генваря месяца во Фрязинове у церковного старосты... Титова того же Вологодского уезду в монастырь ко всемилостивому Спасу и великомученику страстотерпцу Христову Георгию, что на Комеле реке при игумене Тихоне, а дали за нее сорок алтын, мирских шло денег 24 алтына, а монастырских шло 16 алтын. А сию книгу из монастыря Спасова дома никому не вынести и не продать и никому даром не дать в подарок, а будет кто продает ея или даром кому отдает и того судит бог... А подписал сию книгу того же Спасо-Печенгского монастыря казенный дьячок Мишка Федоров...»

Как художник-реставратор, Федышин был достаточно подкован, чтобы определить полууставное письмо — буквицы шли с наклоном и располагались на неодинаковом расстоянии друг от друга. Точно такие он не раз видел на липовых досках, когда возвращал к жизни иконы XV—XVII веков. А вообще вид у страниц был довольно потрепанный, зачитанный до дыр, со следами не столь давних подчисток и исправлений. Кое-где текст был утрачен и восполнен от руки поздним полууставом. Когда художник листал книгу, к пальцам прилипала желтая бумажная пыльца.

С замирающим сердцем Надежда Николаевна рассматривала изрядно заношенную «Историю об отцах и страдальцах соловецких», «Житие боярыни Морозовой», а также книгу византийского автора Златоуста.

Увлеченные чтением, собиратели не сразу обратили внимание, как на столе выросла целая гора книг — сборники поучений, жития мучеников, евангелия, часословы, требники, а также рукописи, заполненные красными значками — певческими крюковыми нотами. Бабушка Калягина тем временем выносила из своих закромов-затаек все новые и новые связки древних фолиантов. Когда снесла последнюю, села на стул и настороженно оглядела своих гостей.

— А ведь книги-то непродажные... Они исти не просят. Пущай себе лежат! Вы ведь не первые у меня будете, — говорила она. — А я всем отказываю. Вот умру, тогда приходите...

— Как же так, бабушка, а нам говорили... — разочарованно протянула Надежда Николаевна. Слова Калягиной были настолько неожиданны, что она не сумела окончить фразу.

Однако Федышин не обратил внимания на слова хозяйки: листая книги, с удовольствием комментировал их содержание, восторгался диковинными узорами, заставками и буквицами, выполненными с великим тщанием, и даже удивил старуху, заявив, что такие иллюстрации обычно выполняли чернилами из сажи, куда «для крепости» добавляли лиственничную серу или же толченую железную ржавчину.

Заинтересовавшись собеседниками, бабушка Калягина все активнее втягивалась в разговор и уже не проявляла упорства. А Николай Иванович все сильнее упирал на то, какой урон потерпит отечественная наука, если хранительница будет упрямиться...

Окинув взглядом гору книг на столе, Федышин процитировал любимые строки:

— «Велика польза от книжного учения... В словах книжных обретаем мудрость и воздержание; это реки, напоящие вселенную, в них глубина бездонная, ими утешаемся в печали...»

Слова произвели впечатление. Через полчаса переговоры закончились: более ста пятидесяти книг — в основном XVI—XVII веков — были погружены в микроавтобус и доставлены на хранение в Вологодский краеведческий музей. И хотя Малинину и Федышина наперебой поздравляли с успехом, их ни на секунду не оставляло сомнение, что библиотека бабушки Калягиной выявлена далеко не полностью...

Мы уже подходили к заветной избушке на окраине деревни, когда Николая Ивановича окликнула средних лет женщина в синей плюшовке. И он заговорил с ней как с давней и хорошей знакомой. Из разговора выяснилось, что это родственница хранительницы Елена Александровна Калягина, которая занимает особую и довольно яркую страницу в истории книжной находки.

Сельская учительница, обладающая несомненным художественным чутьем, она поняла, что ветхий домишко — далеко не лучшее место для хранения книжных сокровищ, и старалась как могла, чтобы сведения о библиотеке попали к ученым людям. Ничего не зная о В.И. Малышеве, отце советской археографии, она в точности выполнила его завет, который он не уставал повторять и устно и печатно: «Каждый, кто найдет где-либо старинную русскую книгу, обязан сообщить об этом ученым, передать им свою находку, которая может оказаться драгоценной...»

От Елены Александровны я узнал, что не так давно бабушка Калягина умерла, но ее пустая избушка на окраине все еще притягивает взоры частных коллекционеров, которые не теряют надежд разжиться древними книгами. Я спросил, можно ли осмотреть избу, и Елена Александровна с удовольствием согласилась: «Вот только домой сбегаю за ключами...»

Из притаившихся сумерек заброшенного жилища ударил спертый нежилой запах. Федышин переходил из одного закоулка в другой и, переворачивая пустые корзины, вспоминал:

— Здесь лежал «Апостол» Московского печатного двора, выпуск 1648 года, книга кириллической печати... Отсюда бабушка вынесла редкостное Евангелие, прекрасный орнамент с заставками нововизантийского стиля. Между прочим, на полях рукописи я нашел запись писца Иакова Иванова сына Горюшкина, которая выполнена в 1606 году. Теперь по почерку можно искать и другие рукописи этого переписчика... А здесь, — голос Николая Ивановича чуточку дрогнул от волнения, — мы случайно обнаружили икону «Вознесение». Шестнадцатый век, вологодская школа. Вероятно, ее писали где-то совсем рядом — уж больно знакома рука живописца. Думаю, что в этом районе когда-то находился средневековый центр иконописи...

Разговор перехватила Елена Александровна:

— Анна Петровна сказывала, будто в ее избе когда-то и книги старинные переписывали. Кто книги вез сюда, кто иконы, а кто перепиской занимался. А вот когда это было — мне уже и не сказать: давно, шибко давно...

— Последние годы много тут всякого народу похаживало, — продолжала Елена Александровна. — Среди всех я одного только Александра Александровича приваживала, Амосов фамилия. Уж больно человек сурьезный, уважительный, об науке хлопочет. Я ему все обсказывала, ничего не скрывала. Да вот опоздал он маленько, пришлось мне через знакомых в музей стучаться.

— Опоздать-то опоздал, да не совсем, — вставил реплику Николай Иванович и усмехнулся. — Амбар ведь его работа?

Об амбаре мне слышать еще не приходилось, хотелось взглянуть на него, сфотографировать и услышать новую историю. Я сказал об этом Елене Александровне и Федышину, и они, приговаривая в один голос: «Да вот он... вот он», — вывели меня на крыльцо.

В глубине двора, заросшего пыреем и крапивой, стояло приземистое, в зеленых заплатах мха хозяйственное строение. Низ его наполовину сгнил, обнажая черные трухлявые бревна, И трудно было поверить, что когда-то они были живым деревом. Николай Иванович похлопал бревна по спекшимся углам и засмеялся:

— Непростой оказался амбарчик, с затеями... У меня еще тогда, в декабре, сердце стукнуло — должно в нем что-то храниться! Да вот пурга помешала...

— А я и вовсе про амбар ничего не слыхивала, — живо откликнулась Елена Александровна, и ей стало вроде как обидно за то, что покойная родственница утаила от нее фамильную тайну. — Ничего мне тетка, что хранится в нем, не сказывала. А этот-то, ленинградец Амосов который, как пришел сюда — сразу глаз на него положил и нюхом учуял. Как свалил дверь, как пошел шуровать — только доски трещат и поленья стукаются. Думала, убьется человек...

Чтобы узнать историю амбара во всех подробностях, мне пришлось приехать в Ленинград, в Библиотеку Академии наук СССР, где в отделе рукописной книги работает кандидат исторических наук Александр Александрович Амосов. Атмосфера крупнейшего книгохранилища, сам воздух, казалось, пропитанный светом книжной премудрости, сделали его похожим на потомственного интеллигента-ленинградца, но не настолько, чтобы по еле уловимой округлости речи в нем нельзя было узнать северянина. Родился Амосов в северодвинском селе Черевкрве (кстати, это один из центров книжной культуры на архангельском Севере), учился в Московском историко-архивном институте, защитил диссертацию и вот уже десять лет работает в БАНе, каждое лето наведываясь в Вологодскую область во главе археографической экспедиции.

Розыски письменных памятников не только страсть ученого, это часть его работы по изучению древнерусской книжной культуры, географии ее обитания, центров переписки, манеры писцов и рисовальщиков, путей миграции рукописных и старопечатных книг.

— Случай археографа любит, — со сдержанной улыбкой заметил Александр Александрович, когда я рассказал ему о своих встречах и беседах на вологодской земле. — Но к этому случаю я шел с 1975 года, когда уже знал о Калягиной и о том, что книги хранятся у нее дома.

— И вы не пытались с ней заговорить?! — удивился я.

— Представьте себе — нет! — Амосов развел руками и улыбнулся. — Конечно, я бы с удовольствием пришел к бабушке в гости. Побеседовал бы, попили чайку, но я боялся одной неудачной беседой смазать всю последующую работу... Но, — он снова улыбнулся, — неспешность меня и подвела. — Ждал, ждал и переждал.

— Хорошо, что сотрудники музея проявили такую оперативность...

— Малинина и Федышин просто молодцы, и я им искренне завидую. Но здесь нужно отметить и исключительную роль Елены Александровны, потому что без таких, как она, помощников-доброхотов, собирательство книг никогда бы не получило такого размаха, как сейчас. В июле 1982 года я снова в этом убедился.

Мы приехали в деревню вместе с Надеждой Николаевной Малининой, и Калягина сказала: «Ищите, ребята! Чует мое сердце — что-то еще у нее было припрятано». И мы стали искать: сначала в избе — в кладовке и на печи, потом на чердаке. Честно говоря, я надеялся найти ну пять, ну десять книг от силы.

— А амбар? — не вытерпел я, подстегивая рассказчика.

— Амбар приглянулся мне с первого взгляда, но я решил оставить его «на потом». Собственно говоря, его можно назвать и сараем, и дровяным складом одновременно. Ключ от помещения был утерян, и с разрешения Елены Александровны пришлось выломать дверь. Первое, что я увидел, — связка шестов и жердей, заслонивших проход. И между ними... «Псалтирь» восемнадцатого века. Когда выгребли древесный мусор, открылся лаз, в котором стоял ящик, и в нем проглядывало что-то темное, матовое, похожее на кожу. Потянул его на себя, и сразу в моих руках оказалось, тридцать книг. «А где один ящик, — подумал я про себя, — там должен быть и другой». Приподнял «бревна, проделал новую дыру и полез. Но сверху что-то посыпалось, и я застрял посередине: оказалось, на шее лежала толстенная доска, а бока придавлены дровами. Рядом с теменем со звоном рухнула ржавая коса. Я посмотрел наверх и увидел вторую косу, которая качалась на тоненьком гвоздике, готовая вот-вот сорваться мне на голову. Снаружи что-то кричали, но я не отвечал: без второго ящика возвращаться назад не имело смысла. Пришлось ползком расширять нору и ощупывать пространство между бревнами. И как только я освоился в новой для себя обстановке, тут же нашелся и второй ящик. Книги я передавал через лаз Елене Александровне, а та — Надежде Николаевне. Третьего ящика, несмотря на все поиски, не оказалось. Но абсолютной гарантии, что его не существует, у меня нет... Когда пересчитали книги, их оказалось около сотни, в том числе XVI—XVII веков.

Все время, пока мы беседовали, перед Амосовым лежали книги из Калягинского амбара. Иногда он бережно разглаживал потрепанные корешки, а страницы переворачивал не пальцами, как принято, а специальной палочкой, которая не оставляет следов. Названия некоторых книг я выписал в блокнот: «Сказание о Мамаевом побоище», «Повесть о взятии Царьграда», «Евангелие учительное», выпущенное в Вильно в 1595 году, уникальное издание «Псалтири», текст которого не совпадает ни с одним из зарегистрированных в научной библиографии.

По предварительным подсчетам Амосова, калягинское книжное собрание складывалось более полутора веков. Часть книг попала в калягинский дом из вологодского архиерейского дома и из близлежащих монастырей, другие, так называемые «мигранты», совершили путешествие из Польши, Белоруссии, Украины. Но история большинства книг пока остается тайной за семью печатями.

На одном из древних изданий я увидел грубые следы подчисток и уже смог сделать самостоятельный вывод: когда некий старообрядец заполучил желанную книгу, он постарался вытравить имя прежнего владельца и таким образом запутать время. Но обмануть археографа ему не удалось.

— Для каждого века существовали свои водяные знаки на бумаге, примерно двести-триста сюжетов, — сказал Александр Александрович. — И, зная историю бумажных фабрик, их клейма, установить время рождения книги не составляет большой трудности: XVI век — это знаки с изображением кисти руки, розетки, звездочки, XVII — кувшинчик, геральдическая лилия, XVIII — русские эмблемы. Бумага веленевая с мелкой сеточкой — век XIX... Опытный глаз автоматически отмечает шрифты, орнаментику, отличает старые дониконовские издания от поздних, исправленных, подмечает влияние книжного барокко и рококо. С первого взгляда иной раз удается установить возраст книги с точностью до двадцати пяти лет... Но главное сейчас не в этом!

Амосов вдруг поднялся со стула, высокий, с ясными серыми глазами, и, глядя на его атлетическую фигуру, трудно было представить, как он смог уместиться в темном крошечном лазе, окруженный бревнами и ржавыми косами.

— Главное сейчас — реставрация, — сказал он почти по слогам. — Многие книги и рукописи требуют экстренной помощи. И еще одно обстоятельство: нужно снова ехать в вологодскую деревню! Есть у меня еще там кое-кто на примете. Так что ставить точку в нашей истории пока рановато. Скорее — многоточие...

Вам понравился сайт? Хотите сказать спасибо? Поставьте прямую активную гиперссылку в виде <a href="http://www.dali-genius.ru/">«Сальвадор Дали: XX век глазами гения»</a>.

 
© 2024 «Сальвадор Дали: XX век глазами гения»  На главную | О проекте | Авторские права | Карта сайта | Ссылки
При копировании материалов с данного сайта активная ссылка на dali-genius.ru обязательна!
Яндекс.Метрика Рейтинг@Mail.ru